Движущиеся картинки

– Да что в нем такого важного? – спросил кролик. – Он просто пару раз в день поднимался на холм и шумел. По нему можно было подводить… подводить… – он замялся. – В общем, он в одно и то же время это делал. Несколько раз в день.

– Три раза. Три представления. Как в каком-нибудь театре, может быть? – пробормотал Виктор, проведя пальцем по странице.

– Мы не умеем считать до трех, – кисло сказал кролик. – У нас после одного сразу «много». Много раз. – Он сердито посмотрел на Виктора. – Господин Попрыгун, – убийственно добавил он.

– А люди приносили ему рыбу, – продолжал Виктор. – Поблизости никого больше нет. Должно быть, они живут за многие мили отсюда. Люди проплывали многие мили, только чтобы отдать ему рыбу. Как будто он не хотел есть ту, которая водится в этом заливе. А она здесь просто кишит. Когда я купался, я таких огромных омаров видел – вы не поверите.

– И как ты их называл? – поинтересовался Господин Попрыгун, который был не из тех кроликов, что легко забывают обиду. – Господин Пощелкун?

– Да, я хочу сразу кое-что прояснить, – пропищала мышь. – В городе я была главная в доме. Любой другой мыши могла трепку задать. Я хочу нормальное имя, парень. А кто назовет меня каким-нибудь Пискуном, – она взглянула на Виктора, – тот напрашивается, чтобы у него башка приняла форму сковороды, я понятно излагаю?

Утенок разразился долгим кряканьем.

– Уймитесь, – сказал Гаспод. – Утенок говорит, что это все связано между собой. И то, что люди, тролли и все прочие сюда пришли. И то, что животные вдруг заговорили. Утенок говорит, что здесь есть что-то, ставшее этому причиной.

– Откуда утенку это знать? – спросил Виктор.

– Слушай, дружище, – сказал кролик, – вот когда сам научишься летать через море, причем так, чтобы каждый раз находить хотя бы тот же самый чертов континент, – тогда и начинай говорить гадости про уток.

– О, – сказал Виктор. – Ты имеешь в виду загадочное животное чутье, да?

Все злобно уставились на него.

– В общем, надо с этим кончать, – сказал Гаспод. – Все эти рефлексии и разговоры – для вас, людей. Вы к этому привычные. Только тут какая штука – кто-то должен выяснить, почему все это происходит…

Животные продолжали злобно смотреть на Вик-тора.

– Ну… – неуверенно сказал он, – может быть, нам поможет эта книга? Первые страницы написаны на каком-то древнем языке. Я не могу… – Он осекся. Волшебников в Голывуде не любили. Наверное, не стоило упоминать здесь об Университете и о его скромной связи с ним. – Я хотел сказать, – продолжил Виктор, осторожно подбирая слова, – что знаю в Анк-Морпорке кое-кого, кто, возможно, способен их прочитать. Он, кстати, тоже животное. Обезьяна.

– А с загадочным чутьем у него как? – поинтересовался Гаспод.

– У него их несколько, – заверил Виктор.

– В таком случае… – начал было кролик.

– Тихо, – велел Гаспод. – Кто-то идет.

На холм всходил кто-то с факелом в руке. Утенок неуклюже взмыл в воздух и улетел. Остальные растворились в тенях. Лишь пес никуда не сбежал.

– А ты разве не будешь прятаться? – прошептал Виктор.

Гаспод поднял бровь.

– Гав? – переспросил он.

Факел выписывал зигзаги между кустами, точно светлячок. Порой он на мгновение замирал, а потом устремлялся в каком-то совершенно неожиданном направлении. Пламя было очень ярким.

– Кто это? – спросил Виктор.

Гаспод понюхал воздух.

– Человек, – заключил он. – Женщина. Носит дешевые духи. – Его нос снова задергался. – Называются «Игрушка Страстей». – Он снова принюхался. – Одежда недавно выстирана, не накрахмалена. Туфли старые. Толстый слой студийного грима. Она была у Боргля и ела… – он снова пошевелил носом, – … рагу. Небольшую тарелку.

– А рост ее ты определить не можешь? – съязвил Виктор.

– Судя по запаху – примерно пять футов и два дюйма, может, два с половиной, – предположил Гаспод.

– Да перестань!

– Побудь часок в моей шкуре, а потом уже лжецом называй.

Виктор засыпал свой костерок песком и пошел вниз по склону.

Когда он приблизился к факелу, тот остановился. Виктор успел заметить женскую фигуру, одной рукой сжимавшую шаль, в которую она была закутана, а другой поднимавшую факел высоко над головой. А потом огонь погас так внезапно, что в глазах у Виктора заплясали синие и фиолетовые пятна. Изящная фигурка за ними сделалась черной тенью на фоне заката.

Она сказала:

– Что ты делаешь у меня… что я… почему ты в… где… – а потом, словно наконец-то осознав ситуацию, переключилась в другой режим и уже куда более знакомым голосом вопросила: – А ты что здесь делаешь?

– Джинджер? – удивился Виктор.

– Что?

Он помедлил. Что вообще полагается говорить в подобных ситуациях?

– Э‑э, – выдавил он. – Тут очень красиво по вечерам, тебе не кажется?

Джинджер недовольно взглянула на Гаспода.

– Это ведь та гадкая собачонка, что вечно шляется возле студии, да? – спросила она. – Терпеть не могу мелких шавок.

– Тяв‑тяв, – отозвался Гаспод. Джинджер уставилась на него. Виктор практически мог прочитать ее мысли: «Он сказал “тяв‑тяв”. Он ведь собака, а собакам именно такие звуки и положено издавать, разве нет?»