Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК

Во второй половине дня каждый лауреат произнес Нобелевскую лекцию. Для Уотсона ДНК была «прологом»; основной интерес теперь для него представляла матричная РНК. В конце он выразил благодарность лишь сотрудникам своей лаборатории в Гарварде. Крик сосредоточился на том, как 20 аминокислот могут кодироваться комбинациями из трех символов, взятых из четырехбуквенного алфавита. В завершение он выразил надежду, что генетический код будет расшифрован «в течение нескольких лет», и благодарить ему было некого. Уилкинс начал с утверждения, которое понравилось бы Фебу Левену – «Нуклеиновые кислоты в основе своей просты» – и описал эпопею с рентгеновской дифракцией, которая указала на спирали и привела к заключению, что ДНК универсальна для всего живого. У него был длинный список людей, которым он желал выразить благодарность, начиная с сэра Джона Рэндалла за его «многолетнюю помощь и поддержку и за проводимую им концепцию в создании уникальной лаборатории и руководстве ею» и заканчивая Криком и Уотсоном «за вдохновляющее обсуждение». Ближе к началу списка была «моя бывшая коллега Розалинд Франклин, которая благодаря ее способностям и опыту в рентгеновской дифракции так сильно способствовала работе по ДНК на начальном этапе».

Замечание, высказанное Уилкинсом Рэндаллу о том, что премия могла достаться лишь «нашим друзьям из Кембриджа», было до боли близко к истине. Еще в 1959 году сэра Лоренса Брэгга и Лайнуса Полинга, являвшихся нобелевскими лауреатами, Нобелевский комитет попросил предложить кандидатуры на номинацию. Брэгг предположил, что Уотсон, Крик и Уилкинс заслуживали премии[1245]

, а Перуц и Кендрю – другой. Полинг не согласился. Он был рад поддержать кандидатуры Крика и Уотсона, а выдвижение Перуца и Кендрю считал «преждевременным»; Уилкинс даже не был упомянут. Только когда Брэгг направил «каждую унцию веса, которым я мог располагать, на поддержку Уилкинса», Комитет сделал его «третьим человеком ДНК».

В целом, присуждение премии Уотсону, Крику и Уилкинсу воспринималось как справедливое. Алек Стокс предположил (в шутку)[1246], что его собственный вклад – «Волны в Бессель-на-Море» – заслуживает около одной пятитысячной Нобелевской премии. Эрвин Чаргафф настаивал (не в шутку)[1247]

, что его исследования заслуживали целой премии. Чтобы никто не упустил это из виду, он разослал письмо с претензией более чем восьмидесяти видным ученым по всему миру.

В то время никто не задался гипотетическим вопросом о том, получила ли бы Розалинд Франклин свою долю премии и славы вместе с Уотсоном, Криком и Уилкинсом, будь она жива[1248].

Публикуй и будь проклят

Джим Уотсон был первым, кто изложил свою версию истории гонки к двойной спирали. В конце 1965 года он опробовал некоторые отдельные главы на Фрэнсисе Крике; должно быть, он их тщательно выбирал, поскольку единственной реакцией Крика[1249] после их прочтения было удивление: «Кто захочет читать что-то подобное?» Название книги, «Честный Джим», было вдохновлено мимолетной встречей[1250]

с Биллом (Уилли) Сидсом, кристаллографом из Королевского колледжа на альпийской тропе летом 1955 года. Узнав Уотсона, Сидс сказал лишь: «Как поживает честный Джим?» и пошел своей дорогой. Сидс знал о «краже» рентгеновских данных из Королевского колледжа, но Уотсон не сообщал, почувствовал ли он сарказм в этом приветствии.

В марте 1966 года Издательство Гарвардского университета принял «Честного Джима» для публикации. Уотсону удалось выманить предисловие у сэра Лоренса Брэгга – этот хитрый дипломатический ход[1251] был предложен Тони Нортом, бывшим кристаллографом из Королевского колледжа, теперь работавшим с Брэггом в Королевском институте, чтобы заручиться участием в деле этого великого (и раздражительного) человека. Сначала Брэгг был в ярости[1252], когда узнал, что написал о нем «Честный Джим», но затем был успокоен женой и пришел к выводу, что, в конце концов, в этом «отчете о впечатлениях» есть свои достоинства. Он похвалил «достойную Пипса искренность» Уотсона, но предупредил, что «те, кто фигурирует в книге, должны читать ее исключительно в духе всепрощения».

Для некоторых это оказалось невозможным. Прочитав рукопись целиком, Крик был обеспокоен[1253] всеми «суждениями, которые я считаю ложными». Первоначально он не пытался положить конец книге, но это делал Морис Уилкинс. Он кратко изложил «Честного Джима» как: «Я Джим, я умный. Как правило, Фрэнсис тоже умный. Все остальные ужасные тупицы». Надо было постараться, чтобы эта «омерзительная» книга не стала доступна широкой публике.