Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК

Премии удостоился Томас Хант Морган, человек, задумавший «Мушиную комнату»[128] в 1908 году. Морган родился в Кентукки в 1866 году, но его научная жизнь началась 24 годами позже с докторской диссертации по крошечным напоминающим крабов существам, известным как морские пауки. Он занимался этой работой в Морской биологической лаборатории города Вудс-Хола на полуострове Кейп-Код в гавани, куда он возвращался каждое лето так же безошибочно, как лосось Фридриха Мишера направлялся в Рейн.

В 1900 году Морган отправился на поиски неизведанного в Европу, где сначала попал на Зоологическую станцию в Неаполе, аналог Вудс-Хола в Старом свете, которая позднее характеризовалась как «Мекка морской биологии». Там он показал себя увлеченным зоологом-экспериментатором, открыв, что икра морского ежа не нуждается в оплодотворении для начала деления; для этого фокуса достаточно просто добавить в морскую воду магниевые соли[129]. Из Неаполя он отправился навестить голландского эксперта[130]

по биологической изменчивости, который заведовал огромным экспериментальным садом в Хилверсуме. Этим человеком был Хуго де Фриз, незадолго до этого заново открывший (или не открывший) труды Грегора Менделя.

В то время на Моргана не произвело впечатление ничто, связанное с Менделем или хромосомами, которые, по его мнению, были отвлекающим маневром в серьезном деле наследственности[131]. Агностицизм Моргана любопытен, ведь все цитологические доказательства Саттона и других подтверждали идею Менделя о том, что два варианта признака присутствовали в клетках какого-либо организма, но в половых клетках каким-то образом оказывался лишь один вариант. Тем не менее Морган покинул де Фриза воодушевленным в связи с мутациями и причинами их возникновения. По возвращении в Америку его профессиональные достижения были как раз такими, какие Колумбийский университет хотел видеть у своего нового профессора экспериментальной биологии. Как бы банально это ни звучало, остальное действительно произошло на самом деле.

Морган решил исследовать мутации у плодовой мушки Drosophila melanogaster[132]

. При длине три миллиметра и массе примерно два миллиона штук на килограмм мухи просты и дешевы в содержании, особенно если добывать бутылки из-под молока «более-менее необычным способом»[133] (предрассветные рейды по порогам Манхэттена). Что удобно, дрозофилам не требуется никакого афродизиака, помимо разлагающихся бананов, и они превосходно размножаются: один самец, помещенный в бутылочку из-под молока с самками, обычно производит 1400 потомков. Беспорядочная половая жизнь и подростковый секс, очевидно, могут загубить генетический эксперимент, но при помощи хорошей линзы можно легко распознать девственных плодовых мушек.

Длительность репродуктивного цикла мушек составляет всего 10 дней, что означает, что три поколения можно уместить всего в один месяц. В популярном журнале Scientific Monthly сообщалось[134]

, что генеалогическое древо некоторых из мушек Моргана насчитывает 130 поколений, и каким-то образом подсчитывалось, что Homo sapiens это привело бы за 15 000 лет до Адама. Наконец, у Drosophila всего четыре пары хромосом, что облегчало задачу исследования, где произошла та или иная мутация.

Морган нашел свою идеальную модель.

Должно быть, «Мушиная комната» была весьма необычным местом для работы. В полном составе группа насчитывала семь или восемь человек, которые теснились в зловонных сумерках. За одним исключением, они работали сообща. Они даже уезжали в псевдоотпуск[135] все вместе на месяц каждое лето, когда целая лаборатория в полном составе перемещалась в Вудс-Хол со всеми пожитками. Они брали с собой несколько бочек, в каждую их которых аккуратно упаковывались драгоценные бутылки из-под молока, чтобы их исследование не сбавляло обороты.

В 1910 году Морган привлек двух студентов, Кэлвина Бриджеса и Альфреда Стёртеванта, и втроем они стали ядром зарождающейся группы. Бриджес, проведшей в этой комнате две трети своей научной карьеры, объяснял, что «группа работала как единое целое: каждый проводил собственные эксперименты, но точно знал, чем занимаются остальные»[136]. Любой новой информацией сразу же делились и считали ее коллективным достижением, при этом «малое значение» отводилось тому, кто сделал прорыв. Демократия насаждалась тем, кто занимал ведущую позицию. «Босса» уважали за «энтузиазм, сочетавшийся с развитым критическим мышлением, щедростью, открытостью и замечательным чувством юмора». И в воздухе всегда чувствовалось оживление, которое не имело никакого отношения к обитателям бутылок из-под молока – «атмосфера возбуждения»[137], которую Стёртевант считал необходимой составляющей для выдающихся «продолжавшихся достижений».