Двойное отцовство

Пока проложили новый маршрут по лавинному снегу, пока люди спустились, пока починили вышку сотовой связи, пострадавшую от землетрясения, журналисты успели растиражировать утку о «трагедии» на Эвересте. Американец слышал только о двух филиппинцах, получивших переломы, — их уже отправили в больницу. О русском альпинисте Илье Долине он ничего не слышал, но пообещал Максу передать записку в русский лагерь. В записке Макс попросил написать: «Илья, позвони Максу Ольховскому». Продиктовал фамилию по буквам, потому что американец пять раз переспросил, как она пишется.

Мы ждали звонка днём и ночью. По какой-то непостижимой логике разница во времени между нами и Ильёй составляла два часа сорок пять минут. Я никак не могла понять, который сейчас час на Эвересте.

Илья позвонил по скайпу через полтора дня, когда я сгрызла от волнения все ногти на руках.

— Привет, Оля! — сказал он с широкой белозубой улыбкой. — Привет, Макс!

— Ты живой, — выдохнула я.

Парочка предательских слезинок скатились по щекам, хотя я поклялась, что не буду истерить во время разговора. Когда твой любимый — альпинист, ты должна научиться выдержке и хладнокровию. Макс положил руку мне на плечо.

— Определённо живой! — подтвердил Илья. — Извините, не смог сразу позвонить, был занят на горе. Её немножко завалило снегом, мы прокладывали маршрут, чистили лагерь.

Его нос и щёки покоричневели от загара, вокруг глаз белели пятна от солнечных очков, а челюсть покрылась плотной щетиной. Наверное, две недели не брился.

— Ты должен приехать в Питер, — сказала я без предисловия.

— Когда? — спросил Илья.

— Чем раньше, тем лучше. Мне нужно с тобой поговорить. То есть нам, — я глянула на Макса.

Он кивнул и пояснил:

— Илья, я рассказал Оле правду. Она всё знает.

Илья перевёл взгляд на меня и спросил:

— Ты меня ненавидишь?

— Нет!

— Прости меня. Я поступил эгоистично. Когда так сильно любишь замужнюю женщину, трудно себя контролировать. Используешь любую возможность, чтобы к ней прикоснуться, но при этом помнишь, что она не твоя… — Он прервался и посмотрел куда-то вбок. Моргнул несколько раз. Солнечный свет на Эвересте был совершенно нереальным — жёстким и беспощадным, как остро заточенный нож. Он резал глаза даже через экран телефона. Илья снова посмотрел на меня: — Я помню каждую минуту с тобой.

Мне хотелось зарыдать и крикнуть, что я тоже его люблю, но изображение двоилось, троилось, распадалось на пиксели. Звук тоже иногда пропадал. Плохой момент, чтобы говорить о любви и детях. Такие вещи говорят лично — глаза в глаза, лицо к лицу, рука в руке. И лучше в постели.

— Илья, слушай меня внимательно, — деловым тоном произнёс Макс. — После восхождения ты должен вернуться в Петербург. «Финмосбанк» поможет тебе с жильём и работой…

— Ольховские, — засмеялся Илья, — признавайтесь, что вы задумали?

— Просто ты нам нужен, — ответил Макс. — Нам обоим.

— Спасибо, — серьёзно сказал Илья, — всегда приятно знать, что ты кому-то нужен. Но сейчас мне трудно что-либо обещать… — и тут скайп завис. Мы с Максом видели лицо Ильи — знакомое до последней чёрточки, но неуловимо изменившееся за две недели разлуки. Экран пошёл квадратиками пикселей и мы услышали обрывок фразы: —… но я постараюсь вернуться…

***

Наш супружеский секс стал нежным, вдумчивым и чересчур эмоциональным. Я несколько раз плакала на груди Макса после оргазма. Муж гладил меня по волосам и был непривычно молчалив и подавлен. Мы как будто боялись признаться друг другу, что безумно скучаем по Илье, что его образ не выходит у нас из головы даже во время секса.

— Когда у тебя овуляция? — спросил Макс.

— Сейчас.

— А следущая?

— Приблизительно в середине мая. А почему ты спрашиваешь?

— Ты знаешь, когда Илья пойдёт на вершину?

— Точная дата неизвестна, — ответила я. Вспомнила статьи об Эвересте и рассказы Ильи: — Обычно погодное окно выпадает на конец мая, и тогда все альпинисты дружно поднимаются на вершину.

— Вся толпа? Тысяча человек?! — ужаснулся Макс.

— Ну не все же из них альпинисты, — предположила я. — Там есть шерпы, журналисты, повара и носильщики…

— Сколько продлится погодное окно?

— Два-три дня. Может быть, пять.

Мы замолчали, перенесясь мысленно в базовый лагерь, где куча народу готовилась к восхождению. Палаточный лагерь, буддийские молитвенные флажки, заснеженные пики — и горстка отчаянных смельчаков, у каждого из которых была причина рискнуть жизнью. Не все из них вернутся с вершины. Кто-то останется лежать там навечно. От этой мысли по позвоночнику пробегал холодок.

Однажды Макс спросил:

— Может быть, съездим куда-нибудь? Мы так мечтали об отпуске.

— Ну можно…

Текущие заказы я закончила, а новых не брала. Макс тоже был свободен до самого июля.

— Куда бы ты хотела, любимая?

— Не знаю. Туда, где море, пальмы и белый песок?

— И тигровые креветки на шпажках? — спросил он.

— Смузи из манго.

— Секс на белоснежных простынях… — без воодушевления продолжил Макс.