Двойной контроль

Хоуп, с ее высокими скулами, спутанной гривой светлых волос и в выцветшем джинсовом пиджаке, казалось, вплыла в гости к Хантеру на каком-нибудь альбоме The Beach Boys, будто на доске для серфинга. Ее открытое лицо выглядело на десять-двенадцать лет моложе ее настоящего возраста, а тело обладало пугающей гибкостью. На обеде она сидела, будто на занятиях по йоге, выгнув спину, как натянутый лук, и завязав ноги, будто шнурки. Ей было удобнее сидеть в позе двойного лотоса, чем упираться ступнями в пол. Она отказывалась почти от всего угощения, подаваемого Раулем, и пробовала только крохи самых полезных блюд; на ее тонких загорелых запястьях красовались серебряный браслет с бирюзой и многочисленные фенечки из красных и желтых хлопчатобумажных нитей, которые она зареклась не снимать до тех пор, пока они не износятся сами собой, – символы на удивление большого числа хрупких дружеских связей. Купленное ею ранчо на вершине холма прежде называлось, с сокрушающим буквализмом, «Вершина холма», но Хоуп переименовала его в «Яб-юм», в честь тантрического символа, знаменующего союз между мужским влечением и женской интуицией и изображающего это высочайшее состояние духа в виде изначального сексуального акта; образ совокупления воплощал трансцендентность двуединства.

– А у Фрэнсиса в кабинете висит изображение яб-юма, – сказала Оливия.

– Да, – подтвердил Фрэнсис. – Тибетская танка девятнадцатого века.

– Прекрасно, – изрекла Хоуп тоном женщины у зеркала, любующейся новыми серьгами. – Вы практикуете медитацию?

– Иногда, – кивнул Фрэнсис. – Не очень умело, да и то, если вспоминаю.

– Додзё на моем ранчо освятил далай-лама, – сказала Хоуп.

– Надо же! – удивился Фрэнсис. – Как его занесло в эти края?

– Фонд Шварцев сделал небольшое пожертвование на благотворительные нужды, – объяснила Хоуп. – Мои предки нажили состояние на претцелях, и теперь я отмываю деньги, занимаясь филантропией. А в моем додзё очень благостно. Приходите в гости, помедитируем.

Скажи уже сразу «потрахаемся», подумала Оливия.

– Спасибо, – ответил Фрэнсис. – Только теперь мои медитации не так формальны, как раньше; я стараюсь совмещать их с повседневными делами.

– Это вовсе не неумение, а высший пилотаж, – заметила Хоуп.

– Именно в этом и заключается неумение, – возразил Фрэнсис. – На самом деле мне нужно следить за дыханием и уяснить, что я даже вдохи сосчитать не способен.

Оливии казалось, что они завели какую-то буддистскую песнь китов, непостижимую для непосвященных. Тьфу, вот пусть теперь и живут вместе, душа в душу. На Оливию с новой силой навалилась вся тяжесть беременности. Гормоны разыгрались. Вообще-то, она была совершенно не ревнива, а может, просто раньше никого не любила так сильно, чтобы пробудить в душе Отелло.

А сегодня, в это безупречное утро, хорошо выспавшись, глядя на бабочек, льнущих к безмолвному толстому стеклу, лежа рядом с Фрэнсисом и восхищенно наслаждаясь тем, что она беременна его ребенком, Оливия поразилась яростному эмоциональному всплеску, охватившему ее вчера за обедом.

– Чуть позже мне надо навестить соседские ранчо, – сказал Фрэнсис. – Пойдешь со мной?

– Нет, я останусь, – ответила Оливия, бросая вызов своему собственническому инстинкту.

Она не только хотела искупить свою вину за вчерашний приступ ревности, но и чувствовала, что теперь, в начале третьего триместра, они с Фрэнсисом из пары с незапланированной беременностью уже превратились в семью из трех человек. Многие ее знакомые не выдерживали напряжения этой своего рода архетипичной драмы, в которой мать и дитя играли главные роли, а отцу, как Иосифу в самой невероятной истории на свете, отводилась роль эпизодическая. И разумеется, Оливия не добавляла излишней напряженности к их отношениям и не утверждала, что ее оплодотворил сам Господь Бог и что она остается девственницей, но кого бы ни производила на свет роженица – Христа, Эдипа или любое другое дитя, – отцу надлежит стоять в сторонке, быть копьеносцем, наперсником и добытчиком для новой пары, которая своим возникновением разрушила пару предшествующую. Бедный Фрэнсис, пусть порезвится на воле.

– Хорошо. – Фрэнсис наклонился и поцеловал живот Оливии, а она ностальгически потрепала его по голове.

– Хоуп вечно высмеивает мои консервативные взгляды, – сказал Джим, опустив ладонь на крышу машины Фрэнсиса. – Но слово «консервативный» не так уж и далеко от слова «консервация». Да, я не знаю, что такое «горизонт событий», – для меня это звучит как название кейтеринговой компании где-нибудь в Кармеле, – но к владению своими угодьями я отношусь вполне серьезно и не намерен цитировать вождя Сиэтла, чтобы это доказать. Кстати, он был вполне разумным человеком и даже где-то консерватором.

– Ваши заботы о поместье выше всяческих похвал, – сказал Фрэнсис. – Спасибо за экскурсию.