Дворец райских наслаждений

— Кажется, дайфу, медвежий яд оказал на вас куда как более сильное действие, чем на меня или же Ma На Сы. Ничего удивительного, охота пробуждает в людях чувства сильные и странные. Наверное, вы правы. Поговорим в другой раз, когда вы узнаете меня получше, а быть может, осмелюсь сказать, разберетесь и в себе. Вечером у меня много дел, поэтому вынужден вас оставить, но прежде я хочу, чтобы вы знали: мне всегда нравились наши беседы. Видите ли, я понимаю, что вы пытались обратить меня в свою веру. Вы считаете наши беседы цивилизованным спором между жестоким и прагматичным язычником и вами, человеком, придерживающимся определенных идеалов. Вы верующий и оттого полагаете себя счастливцем. Вы пытаетесь жить, строго следуя жесткому диктату вашей Библии, указывающей, что хорошо, а что плохо. В этом вы мне напоминаете некоторых наших ученых-конфуцианцев, которых никак нельзя назвать практичными. Я же правлю городом и его окрестностями, и мне необходимо приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. Вы знаете, доктор, наши беседы могут оказаться обоюдоострым оружием. Признайтесь, дайфу, вы ведь тоже меняетесь, пусть даже чуть-чуть. Кто знает,

дайфу, может, в один прекрасный день вы попытаетесь во имя высшего блага примирить ваши идеалы с обстоятельствами? Наверное, вы удивитесь, однако ваша душа интересует меня не меньше, чем моя — вас. Помните, как в Библии сатана на скале искушает Иисуса всеми богатствами и благами мира? Мне очень нравится эта притча. Быть может, мы как-нибудь совершим прогулку в горы и попытаемся проделать то же самое, предварительно заключив пари об исходе подобного испытания.

— Вы что, насмехаетесь надо мной?

— Знайте, дайфу,

скоро наступят времена, когда нам всем придется стать очень практичными, чтобы исполнить свой долг и спасти близких. Помните о моих словах. Я всегда со всей серьезностью относился к собственным словам… И знайте, я — ваш друг.

— Да-жэнь, одних слов мало. Вы обошлись с моим слугой чудовищно. Он был невиновен.

— Вы хирург. Иногда ради спасения человека приходится ампутировать здоровую руку. Я уважаю ваши христианские мечты. Ваш совершенный мир. Боюсь, что подобное совершенство возможно лишь на небесах. Жизнь — океан страданий, дайфу. Океан страданий, и все же никогда не забывайте, что я ваш друг, — мандарин огрел коня плеткой и понесся вперед. За ним проследовали слуги и солдаты Линя.

Остаток дня доктор запомнил плохо. Он добрался до лагеря вместе с Меннерсом и Элен. Они ехали в молчании. Элен была по-прежнему угрюма, а Меннерс погружен в думы. Доктору почти удалось себя убедить, что его подозрения надуманны. Любой, кто бы увидел Элен и Генри, непременно бы решил, что девушка и молодой человек явно недолюбливают друг друга. Элен во время пира, устроенного в огромном шатре, отказалась от приглашения сесть во главе стола и демонстративно устроилась рядом с Лао Чжао и остальными погонщиками, поступив, с точки зрения доктора, необдуманно и бестактно. В свою очередь, Меннерс и Таро веселились вместе с мандарином, поднимавшим тост за тостом и без конца поминавшим отвагу и мужество, которое они проявили с Генри. Доктор старался не отставать от других и выпил больше, чем собирался. После ужина Элен извинилась и, сославшись на головную боль, удалилась в свою палатку. Аиртон пошел к костру раскурить сигару, ожидая, что остальные последуют за ним. Дурные предчувствия подтвердились. Меннерс, Таро и Линь остались в шатре мандарина. Значит, им было что обсудить втайне ото всех. Беседа длилась целых три часа. «Что же мне делать? — думал доктор. — Может, написать сэру Клоду Макдональду?» — доктор почувствовал себя глупцом. Какие у него доказательства? И вообще чего он сует нос не в свое дело?

— Вы еще не спите? — раздался сзади голос Меннерса. — Извините, что оставили вас одного. Обсуждали кое-какие вопросы, связанные с железной дорогой.

— Конечно, — кивнул Аиртон. — Не желаете выкурить со мной сигару?

— Спасибо, однако вынужден отказаться. Что-то я притомился. Тяжелый выдался сегодня денек. Может быть, вам составит компанию Таро? Он вообще никогда не спит. Правда, приятель?

Таро не отозвался. Дымя сигарой, он стоял у самых деревьев, вглядываясь в чащу леса. Аиртон напряг зрение. В темноте что-то двигалось, мелькали красные фонарики, тени лошадей, раздавались приглушенные голоса, звякала сбруя. «Словно призраки в тумане», — подумал доктор.

— Вы только поглядите, — проговорил Меннерс. — Если глаза не врут — сам мандарин. Что за черные дела влекут его сегодня в лес на ночь глядя? Может быть, он собирается совершить какой-нибудь языческий ритуал и принести жертву, чтобы умилостивить дух медведицы, которую мы сегодня убили? Жуткие леса. Вам так не кажется, доктор? Не засиживайтесь допоздна. Вы же не хотите, чтобы вас посреди ночи похитили лисицы-оборотни.

— Не беспокойтесь, ничего со мной не случится, — ответил Аиртон.