Дворец райских наслаждений

— Женщины много видят, и вы, Dottore, тоже, думаю, видите, хотя, может, вам нравится не видеть. Но она славная леди. Доктор, она полна жизни и любви, — Елена сжала его руки. — Доктор Аиртон, вы ей поможете через это черное время? Сестра Катерина, она мне говорит, ничего не скажи. Но я думаю, вы знаете: у нее что-то плохо, очень плохо, а вы исправите и сделаете как надо.

— Я не знаю… не понимаю, о чем вы, — пробормотал Аиртон. У него слегка задрожал подбородок.

Сестра Елена вперила в доктора пронзительный взгляд, потом улыбнулась и, подавшись вперед, чмокнула его в щеку:

— Спасибо, доктор. Grazie. Вы хороший человек. — Она разжала руки. — Ой, вы заставили меня опаздывать, — пожаловалась она, кинув взгляд на порозовевшие облака, плывшие над крышами. — А я должна ехать сегодня далеко, чтобы к закату доскакать до Башу. До свидания, доктор. Увидимся дней через четыре-пять. Лао Чжан, пожалуйста, откройте ворота. Я готова.

Аиртон прочистил горло.

— До свидания, родная моя. — Он покраснел, на глаза навернулись слезы. — Вы уж поосторожней.

Доктор проследил, как сестра Елена выехала за ворота. Управляющий Чжан Эрхао закрыл створки и пошел прочь, удивленно посмотрев на Аиртона. Доктор так и не сдвинулся с места. Сунув руку в карман, он извлек трубку, но набивать ее не стал, а просто задумчиво стал крутить ее в руках, вперив взгляд в землю.

Он знал, что должен сделать, но все тянул время. Сестра Елена была права: после того что он видел и слышал в Черных холмах, он и впрямь вел себя странно. В первый раз в жизни доктор утаил от Нелли то, что узнал. Более того, он не мог поделиться с женой подозрениями о состоянии Элен, хотя… какие там подозрения. Аиртон был доктором, и от его профессионального взгляда не могло ускользнуть очевидное. Если уж увидел он, так скоро заметят и остальные. Монахини уже что-то почувствовали. Элен беременна. От Меннерса. От Меннерса. «Что делать?» — лихорадочно искал ответа доктор. — Френк с Томом могут вернуться в любой момент».

Душу доктора также терзали куда как более мрачные подозрения. Бледность, вялость, апатию, черные круги вокруг глаз на одну лишь беременность не спишешь. Неужели Элен, девушка, получившая столь достойное воспитание… Как такое возможно? Впрочем, она была любовницей Генри Меннерса, а от этого человека можно ждать чего угодно. «А я сижу сложа руки, — думал доктор. — Я же давал клятву Гиппократа». К стыду своему, Аиртон понял, что лелеет надежду, что все само собой обойдется и любовники самостоятельно отыщут выход из затруднительного положения. Они могли сбежать, пожениться, уехать — сделать все, что угодно, главное снять с доктора ответственность. Как же Аиртон презирал себя. Стоя в часовне и обращаясь к собравшимся с проповедью о Пастыре, он чувствовал себя ханжой. Впервые ему приходилось жить во лжи. Что бы сказал мандарин, узнай он обо всем? Вот бы, наверное, посмеялся.

Прошла уже целая неделя. Все оставалось как прежде. Любовники так и не сбежали. Они вообще практически не виделись. Впрочем, примерно через день после возвращения с охоты к ним в миссию заехал Генри Меннерс. Сели пить чай. Обстановка была скованной, наверное, именно так за границей представляли английское чаепитие. Нелли болтала о том и о сем, доктор натужено шутил, пытаясь поддержать беседу. На душе скребли кошки. Позвали Элен, она пришла и, присев на стул, молча слушала разговор. Когда к ней обращались, девушка отвечала коротко, односложно. К этому уже все привыкли. Доктор заметил, что Меннерс пытается поймать ее взгляд, повернуть разговор так, чтобы у него появилась возможность остаться с Элен наедине. Доктор, чувствуя себя сводником, якобы вспомнив о чем-то важном, повел Нелли на кухню, оставив Элен и Генри в одиночестве. Когда они с женой вернулись, девушка и молодой человек сидели, словно статуи, высеченные из камня: Элен откинулась на спину стула, а Меннерс, подперев голову рукой, смотрел на огонь в камине. Наконец Генри уехал, на прощание предложив девушке проехаться на лошадях до строительного лагеря, — прогулка должна была пойти ей на пользу, но Элен что-то пробормотала в ответ о больных, требующих ее внимания. Казалось, ей хотелось побыстрее погрузиться во тьму, клубившуюся в ее душе. Даже Нелли сочла атмосферу за чаем натянутой, но доктор искренне надеялся, что жена ни о чем не догадалась. «Только бы она ни о чем не узнала», — молился он.

И все же надо было что-то делать. Девушка больна. Она беременна. Спаси Господи, но, возможно, она подумывает о самоубийстве.

И где же его сострадание? Неужели его так заботит собственное реноме в их маленькой иностранной общине, что он даже палец о палец не ударит ради спасения заблудшей души?

— Ах ты лицемер, ах ты фарисей, — пробормотал доктор и закрыл лицо руками. Трубка упала на землю.