Дворец райских наслаждений

Герр Фишер сидел у заваленного картами стола и размышлял над тем, что ему бы следовало сказать Меннерсу, когда он столкнулся с ним утром. Случившееся вывело немецкого инженера из себя. Мысли о «чертовом достопочтенном» Генри, витавшие в голове Фишера, были черны как кофе, который он помешивал ложкой в большой кружке.

Ночью он едва смог сомкнуть глаза. Весь вчерашний день он не мог найти себе места от беспокойства. Состав из Тяньцзиня так и не пришел. В два часа ночи Фишер пришел к выводу, что дальнейшее ожидание бессмысленно, и отправиться спать. Он стащил с себя ботинки, переоделся в красную полосатую пижаму и натянул ночной колпак. Однако стоило пламени свечи задрожать от громового храпа Фишера, как инженер был разбужен гудком паровоза и шипением пара. Фишер глянул на часы — поезд опоздал на пятнадцать часов и двадцать две минуты.

Машинист Боуэрс едва стоял на ногах от усталости. В ответ на вопрос о причинах задержки он невнятно пробормотал о завалах на путях и толпах разгневанных крестьян, кидавшихся камнями. Увидев, в каком состоянии находится бородач, Фишер понял, что расспросы придется отложить до утра. Инженер немедленно отправил машиниста к себе в палатку, где тот и уснул беспробудным сном. Мужество и профессионализм Боуэрса потрясли Фишера. Невзирая на усталость, машинист потратил еще двадцать минут на то, чтобы заглушить паровоз и перегнать его по обходному пути к противоположному концу состава, чтобы, когда пришло время отправляться обратно в Тяньцзинь, локомотив уже стоял в начале поезда.

Пассажиров было мало. Китайцы споро подхватили узлы с вещами и исчезли в ночи. Американский миссионер Бартон Филдинг, единственный пассажир, путешествовавший первым классом, был неразговорчив и немедля отправился к Аиртонам на запряженной мулом телеге, которая поджидала его весь предыдущий день.

В свете фонарей Фишер и Чарли осмотрели состав, заперли двери вагонов, проверили тормоза и, отсоединив паровоз, загребли жар в топке. Прежде чем они закончили работу, предрассветное небо на востоке уже успело окраситься светло-оранжевым цветом.

Фишер собирался побриться и умыться. По дороге к себе он увидел, как из палатки вышел Меннерс, а вслед за ним — мальчик-европеец со взъерошенными волосами и китаянка в элегантном синем платье. Фишер был далек от того, чтобы считать себя дураком, как раз наоборот, он гордился своей наблюдательностью и способностями делать выводы — крайне важными качествами, которыми должен обладать каждый инженер. При этом Фишер полагал себя человеком достаточно объективным для того, чтобы смотреть в лицо фактам. Для того чтобы ухватить суть происходящего, оказалось достаточно одного взгляда, а детали, не замеченные инженером в первые мгновенья, только лишь подтвердили первоначальную догадку. Макияж, покрывавший лицо женщины, и побрякивающие украшения на затейливой прическе говорили сами за себя. Профессия, которой женщина зарабатывала себе на жизнь, не представляла для Фишера никакой загадки. С тем же успехом девушка могла повесить себе на грудь табличку. Более того, на лице мальчика в расшитых шелковых одеждах инженер тоже заметил следы макияжа! На мгновение Фишер задумался, каким образом такой мальчик мог попасть в Шишань. Потом из глубин памяти всплыл рассказ Чарли о тайной торговле невольниками в Шанхае и на юге Китая. До каких пределов низости и подлости способен опуститься Меннерс? Герр Фишер напустил на себя мрачное выражение, благодаря которому, как он надеялся, стал похож на Катона или Цицерона. Расправив плечи, инженер уже приготовился обрушиться на Меннерса с гневной отповедью, но так и не успел раскрыть рот. Меннерс, не выказывая ни вины, ни раскаяния, ни даже стыда, спокойно приподнял шляпу.

— Доброе утро, Фишер, — нахально произнес он. — Хороший денек для прогулки верхом. Вы не находите? Как вижу, поезд уже прибыл. Великолепно. У меня для вас несколько пассажиров.

Грозная речь, которую с таким тщанием готовил Фишер, рассыпалась, словно песчаная башня, превратившись в поток бессвязных, сбивчивых жалоб и обвинений. Как смеет господин Меннерс говорить в столь неподобающем тоне? Он что, совсем стыд потерял? Неужели господин Меннерс не заботится о своем добром имени? Фишер потребовал немедленных объяснений. Он знал, что Меннерс развратник, но прежде англичанин никогда не осмеливался приводить в лагерь гулящих женщин, не говоря уже об этом накрашенном мальчике… этом… этом Ганимеде! Совершенно ясно, что троица, позабыв об остатках приличия, человеческого достоинства и уставе железнодорожной компании, провела в палатке бурную ночь. Даже Меннерс не посмеет этого отрицать. Герр Фишер поймал его in flagrante delicto…

— Право, у вас богатое воображение, — ответил Генри, в голосе которого послышались нотки холодной ненависти, — однако если вы присмотритесь повнимательней, то заметите возле палатки пару походных кроватей. На одной спал Хирам, на другой — я. Осмелюсь добавить, спали мы сладко. Думаю, старина, вы должны извиниться перед нашими гостями.