Дворец райских наслаждений

— Вот как? Никогда не думал, что вас интересует военное дело, — разговор неожиданно наскучил мандарину. Он подошел к окну и выглянул наружу. Снова оглушительно гремели выстрелы. Грохот стоял такой же, как и в самом начале сражения. Через несколько мгновений мандарин снова повернулся к казначею. — Коль скоро в вас проснулся интерес к воинскому искусству, возможно, вам будет интересно узнать, что сейчас происходит. Похоже, наши друзья-боксеры решили выбить с крыш зданий солдат. Если им это удастся, я полагаю, майор Линь долго не продержится. Думаю, вам повезет и скоро вы сможете узреть сражение в самой что ни на есть непосредственной близости. Однако боюсь, что, если начнется рукопашная схватка, врагам удастся захватить поезд, — уж слишком значительно они превосходят нас числом. Так что ваше обучение военному делу, казначей, будет коротким. Если, конечно, Ma На Сы не удастся наконец сдвинуть поезд с места. Вы не находите наше положение весьма занятным?

Последние слова мандарина заглушили дружные причитания его жен. Он вернулся к окну. Мандарин подумал, не пора ли ему надеть доспехи и взять в руки тяжелый меч. Он не собирался сдаваться в плен. Довольно с него унизительных бесед с Железным Ваном. Мандарин посмотрел на силуэты, мелькавшие на крышах: мужчин в повязках, вооруженных мечами и копьями, и солдат в ладной форме, пытавшихся сбросить их ударами штыков. Новое сражалось со старым: боевой клич императорского Китая бросили против новой техники и западных порядков, предрассудки восстали на прогресс, на который он, мандарин, уже давным-давно сделал свою ставку. И вот теперь, стоя у окна вагона и окидывая взором поле боя, мандарин пришел к мысли, что, по сути, ничего не изменилось. Китайцы сражались с китайцами. На это он насмотрелся еще в молодости. Неважно, что за одежды носили бойцы. Будь то боксеры или же повстанцы-тайпины, — они были лишь орудиями в извечной борьбе за власть, которая губила одну династию за другой. Чтобы в Китай пришли перемены, требуется нечто большее, чем кровопролитие и войны. С некоторым равнодушием мандарин вспомнил, как иноземный доктор восхвалял достоинства конституционной монархии. Отчего ж, мысль неплохая, и, быть может, настанет время, когда кто-нибудь воплотит ее в жизнь. Мандарин сомневался, что ему суждено дожить до той поры, даже если он и не сгинет в сегодняшней битве. Он знал, что вне зависимости от того, падет ли династия или нет, — китайцы все равно будут сражаться с китайцами. В конце концов люди поймут, что штыки и винтовки лучше копий, а вооруженные пушками возьмут верх над теми, у кого будут лишь ружья. Придут новые Чжэн Гофани, появятся новые «хунаньские молодцы», а мальчишки, точно такие, каким когда-то был и он, будут вставать под знамена, а командиры станут забивать им головы красивыми словами. И только потом эти мальчишки поймут, если, конечно, повзрослеют и станут мудрее, что, несмотря на различия в девизах, знаменах, и военной форме, во всех случаях шла одна и та же борьба за власть.

Он увидел, как один из сержантов, проткнутый копьем, рванулся вперед. Насадив себя еще глубже на древко, он воткнул в противника штык, и оба мужчины в жутком смертельном объятии рухнули с крыши. Солдаты дали залп, и на мгновение на крыше не осталось ни одного боксера, однако вскоре наверх, громко крича и размахивая оружием, вскарабкались новые воины.

«И не будет тому конца», — подумал мандарин. Вечно греметь битвам. Так всегда было, есть и будет. Если ему суждено остаться в живых, он сам получит японское оружие, а значит, впереди их ждут новые воины, и снова китайцы пойдут на китайцев.

Он вздохнул. Какой у него оставался выбор?

У-вэй. У-вэй.

* * *

Сжимая в руках кружки с чаем, Генри и его помощники наблюдали из кабины машиниста за развернувшейся на крышах битвой. Никто не сомневался, что дело безнадежное и крыши не удержать, однако солдаты вместе с майором Линем сопротивлялись отчаянно. Несмотря на ненависть, которую он испытывал к майору, Генри с неохотой должен был признать, что Линь чертовски хороший солдат. Майору удалось отбить у противника две крыши, и теперь солдаты лежали, прижавшись к коньковой черепице, и палили в боксеров, сбившихся в кучу с другой стороны дома. На третьей крыше шла рукопашная. Основной массе солдат майор Линь приказал стрелять по промежуткам между зданиями, а на помощь сражавшимся на крышах бросил лишь каждого четвертого воина. Огонь, который солдаты вели с крыши, был все еще достаточно сильным, чтобы обречь на провал любую атаку, которые теперь утратили былую ярость: отчасти потому, что боксерам было сложно переступать через трупы погибших товарищей, а отчасти потому, что теперь нападавшие стали опасаться ружейного огня. «Много ли осталось патронов?» — подумал Генри. Пока к поезду то и дело бегали носильщики, подтаскивая между залпами новые магазины, но ведь любые запасы когда-нибудь подходят к концу.