Дворец утопленницы

Джек огляделась по сторонам, затем разгладила складки на платье и покачала головой.

– Мне уже не угнаться за современными веяниями. Смущает меня эта манера появляться в обществе в домашнем, – сказала она и содрогнулась, явно имея в виду модные «пижамы палаццо», то и дело мелькавшие вокруг. – А уж этот грохот!

– Вы про музыку? – уточнила Гилли.

– Дорогая моя, разве же это музыка?

Та в ответ рассмеялась.

– Я ни слова не разбираю, кроме бесконечных «бэнгов», да и слава богу. Знать не желаю, о чем они там поют. – Джек снова заскользила взглядом по залу. – Утверждается, будто в Италии любят Синатру. Вот его бы и сыграли.

Беседу прервал официант, явившийся на сей раз с бутылкой просекко, и следующие несколько минут они невинно болтали ни о чем, время от времени делая робкие глотки – никому не хотелось допить раньше остальных.

– Гилли, я слышал, вы писательница? – сказал Леонард.

Та, предвкушая внимание к своей персоне, радостно заулыбалась.

– Это правда.

– И о чем же вы пишете?

Фрэнки едва сдержала улыбку. Покровительственный тон, каким заботливый отец мог бы осведомиться у дочери, чем ей запомнился день, в этом заведении звучал совершенно абсурдно. Она покосилась на Джек, но в ответ получила лишь свирепый взгляд.

Гилли, впрочем, нисколько не возражала.

– О прекрасном, Леонард, – ответила она, явно слегка хмельная. Фрэнки пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы не рассмеяться и не закатить глаза. Даже Гилли обычно не выражалась в такой патетической манере – видно, просекко ударило в голову. Почувствовав, как кто-то пнул ее под столом, – Джек, кто же еще – Фрэнки состроила серьезную мину. Гилли тем временем продолжала. – Я обожаю сочинять стихи, – добавила она пылко.

– Вот как? – Леонард взял в руки бокал. – Получается, вы поэтесса?

– Нет, я пишу прозу, – ответила Гилли, хмурясь, будто не могла взять в толк, что здесь непонятного. – Но… как объяснить… я очень люблю поэзию, поэтому пытаюсь встроить ее в свою прозу.

– Ничего себе, – произнес Леонард, растерявшись, и повернулся к Фрэнки: – Что ты на это скажешь?

– Могу сказать одно, – ответила та, поразмыслив. – Гилли, похоже, сочиняет стихи.

За это она тут же схлопотала очередной пинок.

– Вы уже что-то подобное написали? – спросила Джек. – Или это только идея?

– Ну… у меня есть одна рукопись, – созналась Гилли, глядя в сторону. – Вообще-то, я ее вчера закончила.

– С ума сойти, кто бы мог подумать, – расхохоталась Фрэнки.

В это мгновение официант подкатил к их столику тележку с необъятной головкой сыра. Чтобы как следует все рассмотреть, Джек перегнулась через стол:

– Это еще что?

Официант обрушил на них стремительный поток итальянской речи, разобрать которую оказалась в состоянии лишь Гилли, отвечавшая на его реплики громко и многословно, не давая себе труда переводить. Остальным пришлось молча наблюдать, точно зрителям в театре, как в центр сырной головки выкладывают крупные, упругие рожки пасты, как сыр размягчается, плавится от жара. Затем официант достал ступку, полную перца, и принялся толочь его пестиком, отчего воздух стремительно пропитался пряным ароматом. Леонарда тут же одолел чих, и пока официант, отложив ступку, хохотал, а Гилли качала головой, Джек копалась в сумочке в поисках носового платка.

Фрэнки добродушно наблюдала за этой сценой, чувствуя, как по телу горячей волной разливается просекко, успокаивая и одновременно будто бы отдаляя от реальности. На ее громкий смех никто, похоже, не обращал внимания.

Следом на столе появились тарелки, и все принялись за еду; резкий, солоноватый вкус пекорино[38] мешался на языке с острым перцем, и было в этом простом сочетании что-то уникальное, неповторимое.

– Я попробовала это блюдо еще во время первой поездки в Италию. Правда, не здесь, а в Риме, но мне показалось, что для сегодняшнего вечера отлично подойдет.

Когда Леонард с восторгом хлопнул в ладоши, Джек и Фрэнки одновременно глянули на него, сочувственно улыбаясь.

Разговор ненадолго прервался: от вина и просекко у всех проснулся аппетит, и несколько минут они молча набивали животы. Фрэнки, убежденная, что никогда прежде не чувствовала такого зверского голода, раз за разом подносила вилку ко рту. На мгновение подняв взгляд, она заметила, что посетители выходят из ресторана со стульями в руках и рассаживаются на мосту, видневшемся поодаль за окном.

– Что это они делают? – спросила она с набитым ртом.

Гилли наклонилась, пытаясь разглядеть, куда показала Фрэнки.

– Надеются застать мимолетный золотой час, – ответила она, прежде чем снова взяться за еду. – Но если сегодня что-то и будет, то не раньше чем через час. Еще слишком рано.

– Золотой час?

– Неужели не знаете?

Фрэнки не испытала и намека на желание огрызнуться в ответ и, сама себе удивившись, рассмеялась. Протянув руку за недавно откупоренной бутылкой вина, она наполнила свой бокал и сделала глоток, наслаждаясь густым ягодным ароматом, ощущая на языке колючий табачный привкус.

– Не знаю, расскажите.