Как видно из многих следственных дел Екатерининской эпохи, женщины являлись одним из звеньев в передаче политических сплетен. При этом в сферу их интереса попадала не только альковная жизнь императрицы, но и другие события, пусть и вымышленные, которые могли бы пошатнуть основы их семейной и хозяйственной жизни. В этом отношении основной материал доставляют нам процессы о сплетнях столичных обитательниц. В конце апреля 1765 года поступил донос на жену капитана лейб-гвардии Преображенского полка Петра Митусова Федосью Иванову и ее 14-летнего сына, фурьера того же полка, в непристойных словах. В передаче Митусова-младшего (это и попало в донос) они звучали так:
…Граф Григорей Григорьевич Арлов бывшева государя задавил, а что де в манифестах аб нем писано, то напрасно. Також […] и Ивана Антоныча закололи после, кагда де Мировичу голову атрубили […] Г[о]с[у]д[а]р[ы]ня для таво и государя цесаревича вон выеззать не дозволяет, и сказывают […] что он болен. Токмо […] и с ним то ж хатят учинить и чтоб престола рассийскава лишить{1202}
.Почти такие же слова, по утверждению Федосьи, она услышала от кормилицы наследника при следующих обстоятельствах:
…О непристойных словах […] слышала она от Его Императорскаго Высочества кормилицы Постидонши (Матроны Дмитриевны Бас-тидон. —
Любопытно, что в это время капитан Митусов находился в Казани для осмотра в монастырях колодников, сосланных туда Тайной канцелярией{1204}
. По окончании расспросов П. Митусова с семейством было указано сослать из Петербурга в деревни навечно, с выплатой вместо пансиона 200 рублей ежегодно ввиду его «недостаточного состояния». В результате Митусовы выехали в село Мишутино Переславль-Залесского уезда[181]. Остается только гадать, удержалась ли там Федосья от того, чтобы не поведать столичные новости соседям. Заметим при этом: рассуждая о насильственной смерти двух бывших монархов, Бастидон, жена камердинера Петра III, в конечном счете сослалась на народные толки, а они давно имели хождение среди разных классов в провинции[182] и не обошли стороной женскую половину провинциального дворянства. Однако немногочисленность дел о непристойных словах провинциальных дворян в целом не позволяет в полной мере выявить степень участия матерей, жен и дочерей в распространении сплетен и показать весь спектр политических сюжетов, в наибольшей мере привлекавших их внимание.