Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

…здешния прибывшия снизу бурлаки розглошают, якобы во время сражения противу самозванца и бунтовщика Пугачева Его Сиятелство Граф Захар Григорьич Чернышев, будучи с армиею, начал палить, напротив чего он, бунтовщик, спрашивал: «Знаеш ли де ты, противу ково палиш?» — и хотел Его Сиятелство за то казнит[ь], но в то де время бутто находясь там Его Императорское Высочество благоверной Государь и Велики Князь Павел Петровичь, став на колени пред оным бунтовщиком, называл батюшкою и просил: «Государь батюшка, помилуй!» — почему Его Сиятелство от той казни и освобожден…

Так молва обработала известие о разгроме отряда симбирского коменданта полковника Петра Матвеевича Чернышева под Оренбургом 13 ноября 1773 года и казни последнего, спутав его с генералом-фельдмаршалом и президентом Военной коллегии Захаром Григорьевичем Чернышевым. Эту «новость» Мызников узнал от ясачного крестьянина деревни Красный Ключ (Савкино тож) Уржумского уезда Дениса Зиновьева сына Огородова, к которому в тот же день ездил за соломой^{1208}

.[184] Мызников и Огородов были доставлены в Уржумскую воеводскую канцелярию, а оттуда — в Казанскую губернскую канцелярию, которая передала их в Казанскую секретную комиссию. Если первоначально Огородов опровергал показания инвалидного подпоручика, то в комиссии он все же признался, что пересказал новость со слов пришедшего из Астрахани бурлака, портного мастера государственного крестьянина села Кирчак Хлыновского уезда Федора^{1209}

. Мызников на вопрос следователей комиссии, почему он не донес о таких явно «зловымышленных» словах, а рассказал своему командиру и офицерам, ответил, что «сие учинил […] с простоты своей, а никто его не научал, чтоб о сем разглашать и подавать уверении о злодее самозванце и […] никого из его сообщников не знает и ничего касающагося до сего произшествия ни от кого не слыхал»^{1210}. Биографии Мызникова и упомянутого выше Коробова в чем-то похожи: Мызникову было 53 года, в военной службе находился 25 лет, участвовал в прусском походе, в 1763 году отставлен из сержантов подпоручиком и определен в Уржумскую инвалидную роту. Вполне можно допустить, что сведения о ростовской поездке Екатерины II дошли до Коробова также из среды простого народа.

Мызников не произносил оскорблений в адрес императрицы, поэтому, в отличие от Коробова, наказание его было мягким: «за то, что он перевирал такия бредни», Казанская секретная комиссия приговорила его «яко простяка» к недельному аресту на хлебе и воде. Крестьянина Огородова, еще одного распространителя слуха, находившегося в пределах досягаемости, определили бить батогами^{1211}

.

Со слухами о Пугачеве связано и другое дело — об отставном капитан-лейтенанте Иване Филипповиче Муханове[185], неслужащем недоросле Василии Муханове, дворовом корнета Никанова Ульяне Филатове и прочих. В марте 1774 года В. Муханов[186]

сообщил И.Ф. Муханову (оба проживали в деревне Колузенский Рог Ряжского уезда) «между протчих разговорах» о неких «вредителных ко оскорблению Высочайшей Ея Величества чести словах», произнесенных дворовым Филатовым на винокурне помещика Никонова. И.Ф. Муханов в своем допросе в Московской конторе Тайной экспедиции так изложил эти слова: «Государыня живет с Чернышевым, и за то злодей Пугачов тому Чернышову отрубил голову[187] […] Что в государстве ни делается, то все делают болшия бояра, а Государыня того и не ведает». Филатов называл Пугачева государем и говорил, что тот «бояр будет всех казнить»^{1212}. Несколько иначе представил разглашение дворового В. Муханов, в чьем пересказе Филатов говорил: