Дыхание

— Относительно социального статуса и уровня жизни мы вряд ли что-нибудь потеряем. Мы и сейчас живем как будто в оккупированной стране. Концлагерь. Рослаг. Вверху — паханы и начальство с мигалками. Это надо признать. И потом, если Россия выиграет — а это вряд ли, одними спецназами не победишь — то и в этом случае мало что изменится. То же ворье, те же демагоги у власти, то же раболепие, та же тюрьма. Все останется. Ну, может быть, станет больше жратвы и поводов для самомнения. Но ведь самомнение — зло. Это звучит паршиво, но этой стране поможет только поражение. Как при монголах. Массовое сознание будет скулить и ненавидеть, но резко вырастет духовность… Максимум, чем мы можем помочь отчизне — ни во что не вмешиваться.

— А как же Ауробиндо? Он был святой, и тем не менее боролся за свободу Индии.

— Это было очень благородно с его стороны, но, думаю, тюрьма выбила из него все это. Истина выше любой привязанности… Ты ведь изучал мифологию?

— Тьфу, бля… Ну, изучал.

— Бог войны и страсти был у всех один, у всех белых, так? Индра?

— Допустим.

— Арес, Марс первоначально тоже были боги страсти.

— Ну и к чему это все?

— Просто хочу задать один вопрос: когда ты победишь свои страсти, с кем ты будешь воевать?

— Ты что, дур-рак?! Не врубаешься, ЧТО за всем этим стоит?

— И что же?

— Бля… Род ина! Мать! Семья!! В этом говне должно быть что-то ценное!

— Много вещей. Не для этого перехода.

— А-а! Сдохнуть боисси? Я всегда вот эту гнилуху за тобой чуял, хоть ты и выше меня по касте, а вот когда вся эта чернота сюда влезет, ты что думаешь, в ентом самом благолепии останисси? Ты же войсковой капеллан! Род Одина — боевой! Тебя же, блядь, пятнадцать лет готовили к боевым обрядам!

— Я могу стать суфием. Даосом. Буддистом. Кем угодно, потому что все одно — никем не стану. И ничего не потеряю, и ничего не найду.

— А вот разных козлов, которые Родину предают ради шкуры, мы первыми повесим!

— Если так, то начинай. Давай, пробуй.

Егор закуривает, встает, прохаживается по комнате.

Остывший, садится.

— Ладно, Олег… Я знаю: мы люди бесполезные для этой эпохи. Куролесить там, с ума сходить, водку жрать и помирать мы и здесь, конечно, можем. Но с идеей не так погано. Стремно не так.

— Ну вот, допустим, Вторая мировая. В конце концов вышло так, что воевали фашизм с коммунизмом, а победил капитализм. Или вот революция. Воевали белые с красными, а победил ГУЛАГ. И опять-таки капитализм. И по-другому быть не может, потому что белое неотделимо от черного. Это одно и то же. Замкнутая система. На волне оказывается только тот, кто вроде бы не очень и участвует. Истина за пределом.

— Ты хочешь сказать — за границей?

— Не юродствуй.

— Да я-то что. А ты тренируйся. Пригодится. Товарищи обязательно тебя вызовут, родину любить. А что народ? Он никакой. Народ за тех, у кого сила. Вот и вся хуилософия.

— Ну почему же. Ты можешь сам пойти под выстрел, если захочешь. Мы же не настолько экзальтэ, чтобы гаситься по углам. И конечно, мы пойдем воевать…

— Но стрелять ты, конечно, не будешь?.. Я угадал? Га-а! А куда ты денисси, паря? Что за детские базары?

— У каждого есть выбор. А Бог не выбирает. Он любит всех одинаково, и какая ему разница — Америка, Европа, Россия, Восток… Кто прав? Кто виноват? Кто ты сам?

— Бог может повернуть вращение Земли в другую сторону, а я не могу. Бог может все, а я — ну разве что денег заработать, или авторитета, среди таких же как я. Даже если я сверну гору, это не будет говорить о моем всемогуществе, потому что — что такое гора? И кто ее свернул?

— И что?

— Что и?

Дурацкий разговор. С кем воевать? Какая к черту?.. В глубине стальных вен струится кипяток. Тонкое напряженное журчание. Когда-нибудь прорвет.

Егор поводит головой. Вошел в роль.

— В тебе говорит испуг перед массами, Олег. Ты же ни фига не боишься, кроме них. Ты даже не боишься, а почитаешь массы, священнодействуешь. Потому что всю жизнь тебя возносили над ними. А я знаю людей… Я народ. Я не рею в эмпиреях. И потому я воевать не буду. Ответ простой: нет! Идите на хуй. Дайте пожить, суки. Поверь, я так и скажу этим поставщикам мяса из военкоматов, или ребятам-кремлятам, что одно и то же. Хотя надеюсь, что не увижу их в своей Калифорнии… Говорю об этом и сейчас, могу выйти на площадь Святого Кира и заорать в окна обкомовские, пока ты мнешь яйца и билет в левом карманчике, в серых брючках. Ага? Попал? Просто, Олег, надо твердо стоять, на земле или на тверди небесной. Или стать окончательным космополитом, или наоборот — быть нормальным толстолобиком. Чего я не выношу в тебе, так это колебаний. Если память не изменяет мне с воображением, ты раньше не особенно сомнения пестовал. Что случилось? Кризис возраста? Великий друг и учитель, да? Пятнадцать лет учили, и вот оно, вылезло. С другого края.

— Я никого не собираюсь учить.