Дыхание

— Зависть — плохое чувство.

— Да чему завидовать? Не жизнь, а деньги на ветер. Хотя… про философию нельзя базарить по трезвянке… Кстати, я вот тут недавно прочитал, что не пьянеют только в хорошей компании. Ну, это комплимент… Мне. Так ведь ты вообще не косеешь. Не, братишка, неразборчивая любовь к массам чревата… Это я на примере Папы своего уяснил… Знаешь, я не ищу гуманности там, у богов. Возможно, когда-то богов не было. Потом их создали: взяли самое яркое и отрезали от себя, типа жертва, и слепили богов. И они были гуманны, когда не было ни добра, ни зла. Когда никто не думал об этом, то некому было воспринимать их гуманность. Боги и люди были однородны и не такие свиньи, как сейчас. А теперь мы для богов — просто быдло, и вся проблема в том, что мы не можем привыкнуть к такому обращению. Боги зажрались. Какой на фиг бунт машин? Не до бьюиков. Тут дело покруче будет. Мы сидим у них на крючке, как наркоманы. Дай нам добро, не дай зло, или наоборот, есть такие. Да… Но кто вырождается? Мы или они? Ясно, что кто-то вырождается.

— Какие боги?

— А ты где сейчас был?

— А где я был?

— Да ладно, мозга не сектым. Кто-то же был. Где-то же. Надо? А черт с ним.

— Егор, а тебе никогда не казалось, что dasa и неприкасаемым больше нечем заняться при таком отношении к ним? Что им делать еще, чтобы выжить? Что остается, кроме как убивать, грабить, заниматься проституцией?

— Тш-ш. Давай по порядку. Во-первых, проституция — это то, чем занимаются все. И мы тоже. Работаем за деньги, которые давно не являются гонораром — а сие слово переводится «знак уважения» — а просто чтобы не сдохнуть. И работа наша не ахти нравится — ни нам, ни потребителю, да и не нужна никому. Лишнее. Но это бремя цивилизации, куча никому не нужного продукта, только ради того, чтоб не замерзли денежные потоки — пить все хотят, а эта аквушка еще никого не успокоила, не считая жертв криминальных разборок.

Во-вторых, dasa — это внутреннее состояние. Я знаю бандитов, которые взросли в оранжерейной обстановке. Взять хотя бы Грегуара. Ну были, конечно, какие-то проблемы. У кого их не было? Но в бандиты он пошел по собственному выбору. Кто-то смог расслабиться, решиться и бросить, и хлебнуть из чистого родника, и протрезветь, а они вот не смогли. А дальше — дальше чисто психический процесс. Самооправдание. И в-третьих, это же мировой порядок. Так мир устроен, брате. Так что на фиг все свои гуманистические тенденции. Правозащитник, куда деваться…

— Я никого не осуждаю. У меня и права такого нет, и глупо это. Мир ведь — сам по себе никакой. Мне эта мысль все чаще приходит… Вкоруг нас — такая любовь, такая нежность, такая глубина… А мы рвемся в нее как кони. И что попросим — то и получаем, если не жмут последствия молений. Хочешь обмануться? — на тебе все что хочешь, только пойми. Просто возьми, если хочешь. Нету никакого отбора там. Я не нашел никаких распределителей. Есть только… Я не знаю. Единое, что ли. Но это затасканное слово… Ни одно слово не подходит. Ни одно. Ни десять, ни миллион. Все — сознание. Все — Оно. Какая разница, dasa или брамин? Побыл наверху — слазь, кончилось твое время. Все это сон. Эпитеты. Больше ничего… И еще. Почему наши способности так быстро вычисляют? зачем? Эти касты?..

— Ну тебе-то грех жаловаться… Заслужил, типа.

— Но я не помню, кто их заслужил. Это же не я был, не эта личность. Я — все, я — То, но при чем тогда заслуги?

— РитА, — твердо отчеканил Егор. — Миропорядок должен быть.

— Кто тебе сказал, что он должен быть? И зачем? как в супермаркете, все по брикетам? Чтобы легче покупать и кушать, и цену назначать? И что толку? Война прекратились? Голод прекратился? Каждый день все круче…

Егор в смятении умолкает. Ему страшно и зло. Какие-то доводы вертятся на его языке, но тают, едва он их успевает распробовать, лихорадочно, растерянно, собранно. В дальнем уголке ума темнеет сожаление, что я решился высказать эту мысль, которую вынашивал многие годы, мысль, которую я сам для себя не оформил и сразу же вывалил на Егора. Глупо. Зло. Шлак.

Егор закуривает, колко шурша картоном упаковки.

— Вот ты говоришь — «я», — начинает он. — Тут есть какое-то противоречие. В самом звуке. Обрати внимание, как по-английски звучит «Я». «АЙ».

— Двойственно. Два звука. По-русски тоже — ЙА. Наоборот, но то же самое.

— Нет. Это типа «Ай-яй-яй!» — Егор мгновенно развеселился и подпрыгнул не вставая. Знакомая пестрая туча вернулась на его чело. — Дарю эпиграф для новой книги, одна западная притча. Короче: раздается звонок в дверь. Мужик подходит и спрашивает: — Кто там? — Я. — Я?!!! Мужик бамс — и помер.

— Фрейдисты не поймут. К тому ж еще подражание.

— Кому?

— Все — подражание. Чугунные бабочки. Мир неаутентичен.

— Ну и кто ж его создал?

— Не заставляй меня разбивать зеркало.

— Которого нет.

— Ты уверен?

— А щас проверим эту твою область несовпадений, вместе с ее областным центром. Я говорил тебе, что пить бадьями — мовэтон?

Я снизошел взором. Осталась последняя сигарета.

Огненной воды — на дне бутылки.