— «Голуаз»? — внимательно сощурился Пилсудский. — Это плохо. Шеф курит исключительно «Госдуму». Сигары такие на драйвере «Кохибы». Управдел смолит «Соборование Блэк Сэббэт». Так ему положено по всем понятиям. А тебе скромнее надо быть. Кури вот «Ятра золотые». Не зли начальство.
Я обратил внимание: Пилсудский потребляет «Рэд Баннер лайтс ментол». Что, видимо, соответствовало званию майора.
Единственным способом развлечься — не считая рулинета — был поход в курилку. Как правило, там я сталкивался с бодинет-инженерами, вечно пытавшимися бросить курить. В общем и целом они были довольно милые люди; некоторых портила лишь замордованность различными правилами, инструкциями, параграфами, кои они со страху пытались воплощать в жизнь. Они жили в трясине компьютерных команд и совершенно бесполезной корректности. Среди них встречались интеллектуалы.
Один из них, Сэм, обладал характерным для бодинетчика хорошим художественным вкусом и коллекционировал крышки унитазов. Раньше он коллекционировал дерьмо, но недавно женился и супруга пустила коллекцию на удобрения, после того как ее мама открыла заветный шкафчик в спальне. Еще был Иван. Он выписывал в карманную книжицу-словарик бранные выражения на английском и латыни, однажды не без гордости продемонстрировав мне свои bitch, bull shit и mentula canis. Часто захаживали в аппендикс рерайтер Юра и Астронет-обозреватель Майкл Ч.Люскин. Его мозг представлял собою куриный желудок, развившийся по пути динозавров. Он гремел гигантскими камнями преткновения, которыми он дробил в прах кровати, стулья, ножки унитазов, ручки дверей, торговые биржи, притоны, молельни, армейские склады, казармы, гостиницы, гринпис, подлодки, танки, разведки, тайные браки, внебрачные связи, доклады, тенденции, сны, рефераты, милицию, кромлехи, палехи, сенну, вождей и коробки галет. «Почему бы тебе не раздробить камни?» — однажды спросил я. «Потому что умру с голоду», — ответил Майкл, и мне стало неловко за глупый вопрос.
Я мертвел на подходе к зданию редакции, а поднявшись на пятый этаж терял способность что-либо воспринимать. Было так погано, что я впадал в нечеловеческую бодрость, разговорчивость, громогласные споры о разной фигне, по десять раз повествовал одни и те же анекдоты, одни и те же выдуманные истории, заставлявшие Пилсудского морщиться, и приходил в себя лишь ночью на промозглой остановке.
Оставаться невозможно, но некуда бежать. Пилсудский пребывал в том же состоянии духа. Земля горела под ногами. С необоснованной надеждой мне всякий раз думается, что тут должно хоть что-то измениться.
Но все по-прежнему, на своих местах. Те же лица, та же коммерция в голом дарвинском контексте, словно выбритая болонка. Система напоминает женщину, добравшуюся до пистолета. Пленных не берут, а если взяли, то для особо изощренных пыток, за коими последует расстрел. Если вы сбежали, вас найдут и на Луне, если умерли, вас ожидает участь Муссолини, повешенного мертвым. Если в вашем мозгу мелькнула мысль о побеге, вас вычислят по бормотанию во сне, по выражению глаз, по анализам капелек пота. Понятно, что редакторы развивают невероятную живучесть и отвагу, как крысы, загнанные в угол, и все силы тратят на создание ремней безопасности, препоясываясь ими вплоть до плоти и вгрызаясь в плоть, не расставаясь с ними ни во сне, ни в лунатических походах, ни в кошмарах под солнцем. Редактор и замредактора — длиннорукие аватары гильотины.
Закольцованный мирок редакции струился по венам словно алкоголь, поддерживая состояние бодрой невменяемости.
Мне особенно запомнился Вадик Сиамцев, психострингер.