Дым

Дальше они пробираются на ощупь. Томасу кажется, что главный трюм еще ниже и что он расположен в кормовой части, поэтому они спускаются еще ниже и продвигаются к корме. Коридоры, по которым они идут, настолько узки, что, если выставить локти, можно коснуться одновременно обеих стен. Во время спуска по второй лестнице тишина вокруг них меняется, становится глухой и тяжелой. Должно быть, они уже опустились ниже уровня воды. Время от времени через все судно пробегает треск, настоятельный и жалобный, — это стонет на холоде металл.

Найдена дверь: Томас угадывает ее по тяжелому засову. Он нащупывает ручку, петли, потом, на маленькой полочке слева от двери, лампу и спички. Лишь когда они оказываются за дверью и пережидают в темноте с десяток секунд, он осмеливается зажечь лампу. Дверь за его спиной закрыта и заперта на засов. Глаза сначала не принимают яркого света, потом не могут им насытиться. Вокруг — стальные части двигателя, в человеческий рост, увешанные манометрами, словно медалями. Гора угля перед топкой. Рычаги, вентили, пара тяжелых кожаных перчаток, темных от пота и угля. Ливия хочет что-то сказать, но Томас шикает на нее и показывает на пучок труб, спускающихся с потолка. Каждая заканчивается на уровне лица металлическим раструбом.

— Переговорные трубки, — шепчет он, приблизив рот к ее уху. — Ведут на мостик, в каюту капитана, на палубу.

Он прислушивается. Из одного раструба доносится звук — ритмичный, словно вдалеке щелкают пальцами. Не поняв, что это такое, Томас машет Ливии, чтобы она тоже послушала. У нее выходит лучше.

— Шаги, — одними губами сообщает она.

Теперь и он узнает звук: кто-то ходит взад-вперед, делая паузу для разворота. Похоже, пространство тесное, но по размерам превосходит большинство помещений на судне. Значит, капитанская каюта.

Затем шаги смолкают. Спустя минуту их сменяет странное потрескивание, из которого, словно из мешка гравия, изливается голос. Это женщина: она поет и ведет мелодию почти безупречно, если не считать странных завываний или рыданий, словно застрявших в горле. Потом мелодию подхватывает музыкальный инструмент — скрипка; она ласкает ухо чистотой звука, но столь же непостоянна, как голос. Кажется, будто время для музыканта течет неровно, наподобие чередования приливов и отливов, которое не совпадает с ритмом песни. Томас смотрит на Ливию, ожидая объяснений, но та лишь качает головой. Капитанская каюта. Певица, скрипка, пара ног, шагающих по полу, и все это в одной медной трубке, говорящей с ними через широкую горловину. Послание из мира привидений, бестелесного и смутного. Ливия и Томас гасят лампу и выходят за дверь.

Через несколько шагов после того, как они покидают моторный отсек, рука Томаса натыкается на еще один засов; под ним обнаруживается холодное металлическое колесо. Пять оборотов — и они в комнате. Только стук капель нарушает тишину, разбегаясь по углам прохладным эхом. Значит, помещение большое. Ливия, прихватившая с собой лампу, поджигает фитиль. После суматохи теней комната успокаивается. Это просторный зал с железными стенами, только наполовину занятый грузом. По большей части это ящики и бочонки, а за ними — груда металлических деталей: коленчатые трубки, шестерни, лопасти и огромные перфорированные диски. Все это обмотано тяжелыми цепями и прикреплено к полу. Не дожидаясь Томаса, Ливия с лампой в руке обходит грузовой отсек и оглядывает все его содержимое, предмет за предметом. По мере ее продвижения вдоль края светового круга на полу возникает какое-то движение, по металлу клацают когти. Волна звуков катится от Ливии туда, где стоит Томас. Она же смело идет вперед в пятне света, изучает грузы, не оглядываясь по сторонам. Как полагает Томас, эта демонстративная смелость означает, что Ливия тоже слышала крыс. Ее возвращение вызывает новую волну царапающих звуков, которая катится в обратную сторону, в дальний угол отсека.

— Уж не знаю, что мы ищем, но этого здесь нет, — докладывает Ливия. — На всех предметах стоит штамп таможни. Кое-где даже несколько. Бразилия, Португалия, Франция. Англия.

— Спрятать что-нибудь тут нелегко. — Томас снова обводит взглядом помещение, задерживаясь на огромных металлических деталях. — Это для станков. Не думал, что такие вещи можно ввозить в страну, эмбарго ведь никто не отменял.

— Штампы на этих деталях другого цвета. Наверное, на них выдано особое разрешение. А для чего они?

— Не знаю. Пойдем обратно, теперь уж точно полночь.

Он не успевает договорить, когда с пирса доносится звук — свист. Здесь, в глубинах парохода, от него остается слабый, тонкий писк.

— Караульный. Что-то случилось.

Без дальнейших рассуждений они бросаются к двери и выходят в коридор.