Дым

— Мне пришлось нанять новую команду. Ради безопасности! Вдруг люди что-то успели заметить? Отличные парни, таких трудно заменить! И еще само плавание. Оно ведь продолжалось не один день. Я лежал на своей койке, а за стенкой копошился этот неугомонный дьявол, день за днем. Приходилось слушать музыку ночи напролет, чтобы заглушить шум. Я состарился лет на двадцать, клянусь.

— Вы точно следовали моим инструкциям?

Этот вопрос задает человек с зонтиком. Он подходит ближе к шкафу, словно почувствовав присутствие подростков. Ливия головой отталкивает Томаса, протискиваясь к замочной скважине. Он откидывается спиной к стенке и снова слышит царапанье. Так и мерещится крыса, выпустившая когти всего в дюйме от него.

— Да, разумеется. Поставили свинцовую прокладку, как вы и говорили. И я все время держал во рту леденцы, даже ночью. Много раз был близок к тому, чтобы подавиться. А уж во время еды…

Томас слышит стук и, вжавшись скулой в щеку Ливии, успевает заметить, как капитан поднимает нечаянно выпущенную из рук палку. Это крепкая палка, длиной с рукоятку швабры и со странным крюком на конце.

— Между прочим, я наловчился орудовать крюком, ведь надо было поить это вашей микстурой.

— Не это

, а его, — поправляет капитана человек с зонтом. — Он мужского пола.

Царапанье крысы за спиной Томаса становится все ожесточеннее. Потом она начинает визжать — тонко, невнятно, по-звериному. Но в то же время по-человечески. Тело Томаса осознает это еще до того, как голова доводит мысль до конца. Они с Ливией как один шарахаются прочь от этого ужасного визга.

От рывка дверца шкафа распахивается.

Нет, конечно, они не вываливаются из шкафа, как картошка из мешка. Но все равно, шкаф открыт, и из него торчит нога. Человек с зонтом начинает действовать первым: делает шаг вперед и разом вытаскивает их, комок спутанных рук и ног, за щиколотку и плечо. Наверняка он ошарашен тем, что в шкафу оказались дети, но интересуют его не они. Он подходит к шкафу, сует голову внутрь, принюхивается.

— Вы дымили? — спрашивает человек с зонтом коротко и четко, не повышая голоса. — Здесь, в шкафу, вы дымили?

Поскольку они еще не в силах говорить, он обращается к капитану:

— Уведите их отсюда. Быстро. Иди с ними, Кэти, хорошо?

Последняя фраза обращена уже к леди Нэйлор, которая взирает на них, бледная и безмолвная.

Когда Томас наконец приходит в себя, капитан уже держит их с Ливией за руки и вытаскивает из каюты. Он все время извиняется, ругается и втягивает голову в плечи, точно собака, ожидающая побоев. В коридоре его хватка слегка ослабевает. Можно попытаться вырваться. Но что потом? Убегать? Прятаться? Они зашли слишком далеко, чтобы сбежать, не получив ответов.

Леди Нэйлор освобождает его от необходимости принимать решение.

— Отпустите их, — приказывает она капитану. — А теперь можете идти. Ждите нас на палубе.

Капитан ван Гюисманс секунду колеблется, но все же уходит молча: лицо его раскраснелось, он трясет головой. Голландец достаточно честен для того, чтобы признать: он утратил контроль над своим судном. Леди Нэйлор светит вслед ему лампой, пока не удостоверяется в том, что он ушел. Лишь тогда она оборачивается к Ливии:

— Ты жива!

На ее лице написано облегчение, в котором невозможно усомниться.

Но все равно Ливия уклоняется от протянутой руки матери.

— Ты пыталась убить нас! — негодует она, и пространство между ними заполняет спираль дыма.

Обе, мать и дочь, смотрят на него, пока он не опадает сажей на фонарь лампы, затемняя ее свет. На лице Ливии — вызов, на лице леди Нэйлор — смесь непонимания, радости и гордости.

— О, ты научилась грешить.

— Не уклоняйся от ответа, мама. Ты пыталась нас убить. Мы вправе требовать объяснений.

— А, вот как ты думаешь? И поэтому пряталась от меня? Считаешь, что я сидела в той мельнице и стреляла в собственное дитя? Ну что ж, в этом есть своя логика. Но нет, я не пыталась вас убить, любовь моя. Насколько я могу судить, это сделал Джулиус.

— Если и сделал, то по твоему приказу!

— Нет. — На лбу леди Нэйлор появляется тонкая морщинка. — Я только попросила его напугать мальчиков, чтобы они вернулись.

Ее ладонь поднимается навстречу вопросам, рвущимся с губ дочери. Баронесса оглядывается на дверь капитанской каюты.

— Тише, умоляю. Сейчас есть более важные дела. Вы здесь давно? Возможно, вы причинили ужасный, непоправимый вред. И все же я так счастлива тебя видеть! Странно, да? Глупо! У нас появился один-единственный шанс, и из-за вас мы, похоже, лишились его. Когда вы залезли в шкаф капитана?

— Перед самым вашим приходом.

Это говорит Томас. Леди Нэйлор впервые отрывает взгляд от дочери и переводит его на мальчика. Она видит его ухо, его грязную, покрытую сажей одежду.

— Что спрятано за шкафом, леди Нэйлор?

— Перемена, — отвечает она. — Революция. — При этом слове ее голос дрожит, как и рука, и лампа вместе с ней; по коридору разлетаются обрывки света и тени. — Но я теперь, как и вы, беглянка. В поместье устроили обыск, а мой лондонский дом под наблюдением. За мной охотится Траут.

— Директор школы?