Дым

— Получается, все дело в этом ребенке, — громко говорит он вслед баронессе и испытывает удовольствие от поднятого им шума. — Куда вы его везете? — Потом его осеняет. — Та клетка. Клетка в вашей лаборатории. Значит, она для него. — Его передергивает. — Я думал, что для меня.

— Для вас? — Ее удивление звучит искренне. — Ну конечно же. Это из-за Ренфрю. Он вас убедил, что в вашем сердце затаилось убийство. Вы испугались, да? И в общем, не напрасно: у вас особенный дым. Он настроен на дым Джулиуса самым неожиданным образом. Этот феномен заслуживает изучения. Одно время я думала, что вы мне пригодитесь.

В темноте, на расстоянии, Томас видит только бледный овал ее лица. Глаза на нем — темные омуты, лишенные выражения.

— Бедный Томас. Все это время вы считали себя особенным. Думали, что вы в центре событий, а ваш дым — ключ ко всем секретам мира. — Слова звучат издевательски, однако в голосе слышно сочувствие. — А вот и карета. Решайте: едете с нами или нет?

Томас и Ливия смотрят друг на друга. В разговорах нет надобности. Можно остаться и пребывать в неведении. Или поехать с баронессой и получить ответы. Один за другим они втискиваются в крохотную повозку, которая подкатила к ним, с неизвестным кучером на облучке. Они давно ушли бы, если бы хотели.

В следующий миг повозка срывается с места и мчится по краю пирса к металлическим воротам, у которых так и не появилась стража. Через четверть мили кучер снижает скорость, чтобы не вызывать подозрений. Цокот копыт наполовину заглушает разговор.

— Говорите! Объясните: кто вы, кто этот ребенок?

Спутник баронессы ничуть не смущен напором Томаса. Он сидит напротив, держа ребенка на коленях. Зонтик висит у него на локте, наконечник от тряски тычется в ноги пассажиров.

— Терпение. Можете звать меня Себастьяном. Вот моя рука. Приятно познакомиться, мистер Аргайл. Мисс Нэйлор, очень рад. До чего же вы похожи на свою мать, моя дорогая. Те же изысканные черты. Леди Нэйлор рассказывала мне о вас обоих и, конечно, о мистере Купере. Если вы не против, начнем с самого важного. Нужно пересмотреть наши планы. — Он оборачивается к леди Нэйлор и говорит ровно, отчетливо, уверенно: — Куда мы направляемся, Кэти?

Леди Нэйлор задумывается.

— Твое жилье тоже под наблюдением?

— Нет, обо мне они пока не знают. Но если я приведу гостей, это заметят. А протащить туда ребенка непросто. У тебя нет другой квартиры в городе?

— Есть еще две. Но Траут наверняка уже послал людей и туда.

— Ясно. Значит, выбора нет. Все постоялые дворы будут проверять, а нам срочно нужна крыша над головой. Итак, мы должны покинуть город и направиться в мой деревенский дом. Лучше всего выехать через ворота Мургейт. — Он умолкает на время, необходимое для того, чтобы прикрыть и вновь поднять веки. Вряд ли он просто моргнул. — А как быть с этими двумя?

Голос мужчины по-прежнему мягок. Но в его словах слышится угроза.

«Мы слишком много знаем. Для него мы лишь свидетели. Случайные люди. Ненужные». Эта мысль пугает Томаса, заставляет вспомнить недавнее унижение: «Все это время вы считали себя особенным. Думали, что вы в центре событий».

Может быть, он и вправду никто. Сердитый юнец, сын своего отца. Но с ним Ливия, и он обязан защищать ее. В рукоятке зонта этого человека может быть спрятан нож, а в карманах брюк — пистолет. Леди Нэйлор, словно читая мысли Томаса, обращается не столько к дочери, сколько к нему:

— Дело обстоит так: либо вы предадите нас, и все останется как есть: вранье, леденцы и сигареты, бесконечное лицемерие власти. Либо мы покончим с этим, превратим в пыль.

— Конец дыма. — Голос Ливии дрожит от какого-то чувства. Непонятно, что это: недоверие или надежда. — Вот над чем ты работала? Над созданием нового мира добродетели?

Леди Нэйлор кивает и берет руки дочери в свои, так, будто собирает крошки со стола.

— Да! Новый мир добродетели. Мир справедливости. Я делаю это ради твоего отца.

Справедливость. Слово звучит как призыв к оружию. В Томасе оно пробуждает жажду действовать, да такую, что он с трудом сдерживается.

— А что будет с ребенком? — хрипло спрашивает он. — Он не пострадает?

Его глаза останавливаются на бесформенном свертке из рук, ног и пальто на коленях Себастьяна. Томас вспоминает о царапанье в шкафу, о палке с крюком, которой размахивал капитан. Дитя уже сильно пострадало, это невозможно отрицать.

Человек, назвавшийся Себастьяном, ловит взгляд Томаса.

— Ребенку придется перенести еще некоторые неудобства. Но вреда ему не причинят.

— Но где же его родители? Вы похитили его! Он здесь один, к тому же напуган.

— Да, мы его похитили. Однако то место, откуда он родом… Поверьте, жизнь его не была приятной.

— Будь она приятной, вы все равно похитили бы его?

— Разумеется. В любом случае мы спасли его от многих невзгод. Правда, можно сказать, что после этого мы заставили его голодать.