Дым

Они сидят в подавленном настроении; мальчики потирают ушибленные плечи. Ливия переводит взгляд с одного на другого: с простого, честного лица Чарли на более смелое, более напористое, некрасивое от злости лицо Томаса. Она представляет, как шагает между ними, втиснувшись в пространство шириной в полфута между их бедрами. В шаге от них, на стене, ехидно скалится свисающий с гвоздя респиратор; в его глазах-блюдцах отражаются две Ливии.

Потом — стук во входную дверь. Пять быстрых, легких ударов, настолько тихих, что Ливия едва слышит их. Так может стучать приятель, заскочивший поболтать. В ответ раздаются шаги, идущие из кухни.

— Видите! Они уже вернулись.

В голосе миссис Грендель звучит радостное облегчение. Это первый намек на то, что ей не очень-то нравится происходящее.

Слышно, как она открывает дверь. В следующий миг доносится то ли начало удивленного возгласа, то ли вопрос, оборвавшийся прежде, чем успевает облечься в слова. За этим следует перестук двух пар ног, располагающихся очень близко друг к другу, словно танцуют два человека — до жути слаженно. Шаги останавливаются у двери, и к ним проникает новый звук: такой издает животное, когда принюхивается. Через щель в комнату заползает мгла, темная, с длинными щупальцами, оставляя следы на полу. Первым выходит из оцепенения Чарли — вскакивает и оттаскивает Томаса и Ливию от двери.

— Это Джулиус.

Нечеловеческий танец возобновляется. Когда шаги достигают кухни, раздается визг, чистое звучание паники, голос, настолько далекий от своего обычного тембра, что Ливия не сразу понимает: это миссис Грендель. В следующую секунду Томас снова бросается на дверь. Он молотит по ней всеми руками и ногами. Грохот не в состоянии заглушить второй вопль. И крики Томаса тоже.

— Джулиус! — кричит он. — Джулиус Спенсер! Что ты с ней делаешь?

Рядом стоит Чарли с побелевшим лицом.

— Джулиус изменился, — говорит он.

Он уже говорил это, в точности это самое, когда рассказывал о случившемся в коттедже Ренфрю. Но только сейчас Ливия начинает понимать, что́ могут означать его слова.

Потом шаги возвращаются к двери. Голос Джулиуса. Или не Джулиуса. Он говорит не со всеми, только с Томасом. Как будто точно знает, что Томас здесь, на расстоянии нескольких дюймов, прямо у двери.

— Ты слушаешь, кузен? Как слаб твой запах. Ты раздет? Ну же, набрось свою ярость. Давай-ка я тебе помогу — глотай наживку. Сначала старая леди. Следом Ливия. Тогда ты точно раскроешься во всей красе. И мы обвенчаемся.

— Нет, — молит Томас.

Джулиус словно не слышит его.

— Заперла тебя. Крепкая дверь! Молодец она. Помогла мне. Или это удача. Фортуна — женщина. Я — ее муж, ее дитя. Я — темнота под ее веками. Я…

Голос стихает. Потом шаги опять направляются к кухне. Тишина, которая наступает, хуже любых воплей. Томас пинает дверь. Без толку.

Ливия не может постичь, как эта идея пришла ему в голову. Он действует так, будто все отрепетировал: быстро, точно, без раздумий. Опускает руку в карман ее куртки; вытаскивает баночку с чистейшей чернотой; открывает жестянку сажи из саквояжа Себастьяна и подливает в нее содержимое банки. Затем Томас снимает с гвоздя маску и натягивает резину себе на голову, пока его темные глаза не начинают выглядывать из стеклянных окуляров. От его рта вниз отходит мягкая трубка, похожая на отрезок пожарного шланга. Жестянка легко прикручивается к медному наконечнику трубки. Опять работа Себастьяна. Все подогнано очень точно. Но когда Томас пытается вставить иглу одного из шприцев в стеклянную пробирку, ритм его движений замедляется. Окуляры искажают расстояние, и он дважды не может попасть иглой куда надо, обламывает ее, с трудом заменяет на целую.

Чарли пробует остановить его:

— Что ты делаешь, Томас?

— Ты слышал! Он идет за нами. Сейчас убивает миссис Грендель, а потом примется за нас. За Ливию. Я слишком слаб. Даже дверь не могу сломать. — Томас обхватывает ладонью жестянку, висящую на конце его резиновой морды. — Мне нужна сила. Сила безумия. Это сажа убийц. Самая черная. Из тайных запасов баронессы. А вот это… — он тычет иглой в пробирку и промахивается, — должно оживить ее.

— Ты потеряешься там, — говорит Чарли. — Потеряешься в дыме.

Но все равно встает на колени и помогает Томасу наполнить шприц жидкостью из ампулы. Однако и у него дрожат руки. Тогда за дело берется Ливия. Она протыкает иглой толстый слой фольги, которой запечатана маленькая бутылочка, и заполняет цилиндр шприца примерно на дюйм.

— Хорошо! Теперь влей это в жестянку.

Она колеблется, смотрит на Чарли, потом на Томаса.

— Что с тобой станет? — спрашивает она.

— Делай!

— Что, если…

— Делай!

Томас сжимает ее руку. Ливия наклоняется к нему. Его лицо — резина. Легче всего поцеловать окуляры. Облачко влаги на стекле, под которым дрожат ресницы. Он уже дымит зеленым и желтым: признак агрессивного страха.

— Я люблю тебя.