Дым

Человек, который вышел на меня, хочет рассказать о союзе рабочих, который основали рудокопы. В его ладони поблескивает увесистый золотой. Он не может отвести глаз от монеты и уже трижды попробовал ее на зуб. Надо было сунуть ее в зад моей суки перед тем, как отдать ему. Интересно, понравился бы ему и тогда вкус золота. Думаю, понравился бы.

Он такой же, как многие люди его класса. Грубый, жадный и тупой. Из его головы поднимаются тонкие, сальные струи дыма. Он сутулится — то ли чувствует себя виноватым, то ли испытывает страх.

— Они такие бунтовщики, — говорит он в четвертый или пятый раз и щурится на меня. — Как по мне, так чистые разбойники.

Судя по акценту, он с запада. Чужак. Строит свою жизнь на лжи, которая стала правдой от бесконечных повторений.

— А вот я, к примеру, человек хороший. Соль земли.

Он опять кусает монету, основанием ладони размазывает сопли по бороде, портит воздух. Нервные газы, как говорил мистер Прайс. Он вызывал их выделение у многих, а потом стоял, принюхивался и подмигивал мне. При мысли о Прайсе мое стремление достичь цели усиливается.

Я опять спрашиваю его о двух мальчишках и девушке.

— Из богатых, — говорю я. — Аристократы. Один тяжело ранен. — Никак не втолковать этому недоумку, что мне плевать на их игрушечный мятеж. Ведь этот рудник принадлежит не Спенсерам.

Наконец он что-то вспоминает. Внизу, в руднике, видели девчонку. Не здешнюю. Она была с неким Фрэнсисом Мосли. Их заметила одна из возчиц, проходя мимо в темноте.

— Но она точно не из знати, — бормочет он. — Грязная, что твоя арабка. В штанах. Я так думаю, шлюха. И потом, конечно же, — добавляет он, глубокомысленно подвигав бровями, — те трое на дороге. Стив Милнер говорил, что видел их. Но и они не богачи. — Он настороженно смотрит на меня, боясь лишиться своего золота.

— Дай-ка я сам угадаю. Они тоже были грязными.

— Будто их изваляли в грязи.

— Отведи меня туда, где их видели.

Моя сука рычит, когда он начинает движение. Я дал ей кличку Нотт — в честь скандинавской богини ночи. Она прониклась симпатией к засаленному мужичонке и обнюхивает его ширинку, словно за ней спрятан бекон. Тот чуть не выпускает из рук свою монету.

Уже шесть дней я занимаюсь этим. Каждое утро встаю до рассвета и седлаю лошадь. Каждый вечер ужинаю с матерью, бледной и тревожной, с вопросом в глазах, который она боится задать. У нас простые отношения — у меня с матерью. Мы заменили эмоции экономикой. Недавно к узам долга и крови мы добавили преступление.

— Ты помогаешь судье в поисках? — спрашивает мать на второе утро.

— Нет. У меня свои соображения.

— Значит, ты обнаружил след?

— Может быть.

— Пожалуйста, будь осторожен, — говорит она, и сперва мне кажется, что она имеет в виду меня самого. С комом еды, застрявшим в горле, я смотрю на нее, надеясь и одновременно боясь, что она заставит меня говорить.

Но больше она не произносит ни слова.

Когда я сажусь в седло, ее рука касается распухшей седельной сумки у моего бедра.

Мне не пришло в голову, что они могут прятаться в руднике. Но именно туда ведет меня Нотт, как только ее нос находит след на узкой тропе, где видели незнакомцев. Когда я появляюсь на рудничном дворе, рудокопы в удивлении застывают. В воздухе пахнет снегом, но пока что он не падает. Небо нависает низко над холмами. Получилась бы прелестная картина: на первом плане Нотт припала к земле — длинный хвост задран, уши прижаты к голове. Я скачу к колодцу, смотрю, как из него выныривает клеть. И вот в этой яме, на самом ее дне, создается какой-то там союз. Ведутся мятежные разговоры — слова вылетают из слюнявых ртов, жующих хлеб. Достаточно перерезать кабель, и они, словно крысы, окажутся в ловушке. Дедушка прав. Это мир идиотов. Я жду, пока Нотт не помочится, потом мы разворачиваемся обратно к тропе. Должно быть, они ушли затемно. Опережают меня на шесть часов. Но я верхом.

Они разделились, когда добрались до грузовой станции. Мне приходится потрудиться, чтобы выяснить это. Народ здесь неразговорчивый, подозрительный. Но ни один нищеброд не устоит перед золотом.

Конечно, они помнят мальчишку с перевязанной головой. Он был с девицей. Направлялись на юг, как мне сообщили. В сторону Лондона. Забрались в вагон с курами и кучкой головорезов, едущих домой.

А вот о втором юнце никто не может ничего сказать, пока я не отыскал человека, который с ним разговаривал. Этот тип устроил нелегальную кассу, торгующую билетами на грузовые поезда. Под его началом на перроне орудует шайка проходимцев, которые переломают ноги любому, решившему проехаться на товарняке бесплатно.

Мы долго беседуем. Интересный оказывается человек. Напоминает мне деда. Обходительный, общительный, не без причуд. Счастлив, когда может заработать, не вспотев.

— А зачем он вам? — спрашивает он, когда мы установили, что он знает того мальчика, которого я ищу.

— Я его старший брат.

— Вы на него не похожи.

— Хм, об этом вам придется расспросить мою мать.

Он смеется. Я сую ему монету.

— Он сбежал, что ли? Братец ваш.

— Да, взбрела ему в голову такая дурь.

Торговец билетами подбрасывает монету на мясистой ладони.