Дымовая завеса

— Ну, пора, — сказал Широков, пожал первую протянутую ему руку, потом вторую, третью, внутри у него возникло благодарное тепло. — Добрых сборов вам, ребята… Счастливо! Не посрамите чести нашего вагона!

— Не посрамим страну родную, Алексеич!

— Не тревожься, не подкачаем.

Отец Алексей перекрестил его, произнес негромко:

— Помни, что самая сильная молитва — «Отче наш…». Помогает во всех бедах без исключения, так что к ней, ежели чего, обращайся, — следом отец Алексей перекрестил Серого. — Хотя псов не пускают в церкви на службы, но помни, Серый, ты — православный пес. Точнее — помощник православного человека. А это — одно и то же.

С подполковником Ронжиным Широков обнялся. Похлопал ладонью по спине.

— Будь здоров, брат, — сказал он подполковнику. — Земной шар хоть и считается великим, на самом деле — маленький. Не шар, а шарик. И люди на этом шарике нет-нет да и встречаются. Так и мы с тобою, Федор. Видишь, повезло в этот раз — встретились, глядишь, повезет еще — встретимся опять.

— Если, конечно, Олег Алексеевич, на это хватит нашей жизни. Не то ведь может и не хватить.

— Тьфу-тьфу, Федор, типун тебе на язык, — Широков осуждающе покачал головой. — Я с этим не согласен.

Поезд тем временем замедлил ход и остановился. На холодном, тускло поблескивавшем от недавно высыпавшей мороси перроне было пустынно. «Неужели Дарья, не дождавшись, перестала меня встречать?» — Широков ощутил, как у него внутри что-то нехорошо сжалось, сделалось холодно, и он прощально вскинул руку.

— Все, мужики, бывайте! Ни пуха вам, ни пера… С Богом!

— И ты, Алексеич, бывай! Тоже с Богом!

Широков выпрыгнул на узкую полосу перрона, следом за ним спрыгнул Серый.

Первое, что увидел Широков, очутившись на перроне, это — четыре темные фигурки, бегущие от вокзала к нему. Мужчина, женщина, две девочки. Вот оно, Дарьино семейство.

Холод, возникший было внутри, исчез, словно бы его и не было вовсе.

— Эге-ге-гей! — донесся до него крик бегущих.

Широков, ни с того ни с сего начавший прихрамывать, побежал навстречу; одной рукой он призывно взмахивал, в другой держал чемодан и собачий поводок. Сумка болталась на плече… Откликнулся на призывный крик:

— Эгей! Я здесь! — Ну как будто он не был виден бегущим, ну просто обрадованный несмышленыш, ребенок с мокрым неподтертым носом, а не пограничный офицер с солидным жизненным и служебным стажем…

У него даже глаза заслезились, а в горле застрял соленый кашель.

Бегущая четверка приближалась, Серый узнал Дарью, заметелил хвостом по асфальтовому перрону.

Широков подкинул в руке сумку, потом пакет, засмеялся неожиданно счастливо — в душе наступило облегчение: его здесь ждали… Ну а он постарается не быть в тягость, не сидеть на чужом горбу — первым делом попробует устроиться на работу… Может быть, даже удастся прибиться к пограничникам: ведь вряд ли негативное влияние Бузовского способно простираться до Сковородинского отряда. Это он где-нибудь в Анапе или Джубге многое значит, а в Сковородино Бузовский — чужеземец, сумевший пристроиться в центре, в уютном местечке с обогреваемым туалетом. Такие ребята в отличие от Широкова никогда не обмораживаются, не падают со скал в воду и никогда не дозволяют себе роскошь пойти с ножом против пистолета — предпочитают против пистолета ходить с автоматом, — при этом желательно, чтобы был подстрахован тыл, чтобы там, за спиной, был вырыт окоп, и в нем сидели солдаты со стволами наготове…

Через несколько секунд он уже обнимал Дарью.

— Дашка, а ты, мне кажется, подросла за это время.

Дарья, только что счастливо смеявшаяся, неожиданно захлюпала носом.

— Наверное, когда мне будет семьдесят лет, для тебя я по-прежнему буду оставаться Дашкой…

— А как ты считаешь? Ты все равно будешь моей младшей сестрой. Млад-шей. И другого не дано.

— Ладно. — Дарья потянулась к псу. — Серый, Серый… Преодолел расстояние в пять с половиной тысяч километров и прибыл сюда. Ах, Серый!

Серый изловчился, лизнул Дарье руку.

Следом с Широковым обнялся Дарьин муж — коренастый, гладко выбритый мужчина с широко расставленными внимательными глазами. Кем он доводился Широкову — зятем, деверем, свояком, шурином, еще кем-то, Широков не знал (в этих родственных определениях, в том, кто есть кто, можно было запутаться), звали его Сергеем Ивановичем, и Сергей Иванович Половцев сразу понравился Широкову.

Работал Сергей Иванович, как уже знал Широков, на одном из местных заводов, занятом ремонтом техники. Впрочем, заводов в Сковородино — раз-два — и обчелся, а Сергей Иванович мог, как объяснила Дарья, работать где угодно — мог сконструировать робота, бензиновые сани, способные ходить на большой скорости по мху, из деталей, найденных на свалке, построить «самобежную коляску», и она ни в чем не уступит заводскому автомобилю заморского производства. В общем, руки у Сергея Ивановича были золотые, и голова тоже была золотая.

А вот девочки при виде родственника несколько оробели, сделали книксен и смутились. Широков сам потянулся к ним, обнял.

Теперь это была его семья…