Дыра. Провинциальные истории

– Лена! – заплакал старикан, вертя головой по сторонам и закрывая рот руками. В его спрятанных под мокрыми очками глазах было что-то животное.

– Её нет здесь, – хмуро изрёк поп.

– А где она?

– Испустила дух. Душа к Богу отлетела. С нами только тело её осталось, да и оно в землю отойдёт, откуда и пришло.

– В землю слишком жирно, – мрачно усмехнулся парень с опухшей, небритой рожей. – В огонь её. В крематорий.

– Заткнись, – хрустнул желваками каланча.

– Давай, выносим! – ругнулся плечистый.

Дядьки взяли и вынесли гроб из квартиры. Старикан торопливо прошаркал за ними.

– Всё, иди, дед! – оттолкнул его парень с опухшей, небритой рожей.

– Зачем ты её сюда затащил, а? – добродушно спросил викинг, не ожидая никакого ответа.

Сверху, с лестничной площадки между этажами, выглядывал невзрачный типок. Он уважительно, заискивающе улыбался и приговаривал:

– Хотел её, как Ленина, представляете? Чтоб она у него там лежала. Но здесь же не мавзолей. У него там такая серость везде. Вы представляете? Если Ленин серость не победил, разве его Ленка победит?

Темноволосый с проседью бросил на него холодный взгляд. Типок раскланялся:

– Простите… извините… Фасоленко – моя фамилия…

– Заткнись, – обрубил его старикан.

Дашка продолжала шмыгать. От её шмыганья левое ухо совсем промокло. По телу волнообразно разливалась приятная, размазанная в реальности, нега. Изнеможение. Расслабуха. Даже захотелось пёрнуть. Не стал. Отнял зашмыганное ухо, спросил полушёпотом:

– Зай, а где у тебя самая, бля, эрогенная зона?

Она вздрогнула и вскрикнула, раскатисто так, навзрыд, перекатилась к стене. Закрыла лицо руками, прямо уткнулась в них. Лежала там, у стены, долго и шмыгала.

– Даш, ты чё? Плачешь?

– Ты… меня… не любишь… – пискляво ответила сквозь шмыганья.

– Ой, да ладно тебе! – снисходительно посмотрел на её голую задницу и погладил рукой, пытаясь протиснуться пальцем по линии ягодиц между ног.

Она вспорхнула стремительно, дико, размахивая «заячьими ушками» рассержено и стыдливо. В один миг пособирала свои шмотки и скрылась в ванной, хлопнув дверью.

Немного обеспокоенным взором проводил её голую задницу до той самой двери, пока она не захлопнулась. С облегчением пёрнул. Глаза, моргнув, запылились и будто окаменели, преисполнились каменной серости. Перевёл взор на телик.

Метро. В набитом людьми вагоне под паукообразной схемой метрополитена сидел парень с опухшей, небритой рожей. Внимательно и молчаливо глядел сюда, на эту сторону экрана. Прямо в запылённые серостью глаза. Прямо в душу. Вагон волнующе трепыхался. Волнующе трепыхалась и душа.

Из ванной вышла Дашка. Одетая и какая-то холодная.

– Зай, я понял, кино не про тёлку. Тёлка умерла. Кино про вот этого пацана… Зай, ты куда?

– Домой, – забросила на плечо сумочку, буднично щёлкнула замком. – Я тоже умерла.

– Зай, ты чё? Ну, зай!.. Да люблю я тебя, е**ть! Х**и ты?..

Она открыла дверь, мгновение помедлила на пороге и ушла.

Встал, надел трусы, вышел в прихожую, хмуро посмотрел на себя в зеркало. Вглубь. Туда, по ту сторону зеркала. Прямо в запылённые каменной серостью глаза. Прямо в душу. Бля, еб**ь!.. Дашка! Дашка!.. Дашка… Бля, е**ть!.. Серость какая-то… И камень, увлекающий в самый низ, ниже, ниже, ниже, в самую глубину… В ад, что ли?.. Куда-то на нижний круг ада. Нет, ещё не девятый, но уже раз, два, три… восьмой.

Да пох**, е**ть!.. Отодрался от зеркала. Оставил прихожую, сел в кресло перед телевизором. Х**и Дашка?.. Бля, сучка, бля, дура тупая!..

В вагон вошла женщина в глухом чёрном платье, в глухом чёрном платке. Пробралась в самую гущу людей, нашла свободное место напротив парня с опухшим, небритым лицом. Вынула мобильник, пощёлкала кнопками – и вот… оглушительный, яркий взрыв с разлетевшимися во все стороны мясом, мозгами и кровью. И чернота. И белые титры. И тишина, разъедающая реальность…

Оглушённый этой тишиной, поплавал на глубине, выплыл на кухню, пожарил все восемь яиц, залил майонезом, залил кетчупом, съел. Рыгнул.

Обнаружил в прихожей пакет с тремя банками пива и двумя пачками чипсов, большой и маленькой. Отнёс всё в зал, к компьютеру. Вызвал «игрушку». Никак не меньше двух или, пожалуй, трёх часов убивал монстров, призраков, животных и людей. Пил пиво. Хрустел чипсами, сначала из большой пачки, потом из маленькой. Урывками бегал покурить. Урывками бегал помочиться. Чесал мошонку через трусы. И убивал, убивал, убивал.

В одиннадцать выключил компьютер, выключил свет и лёг в кровать. Уставился на экран телевизора. Устало и отстранённо понажимал кнопку пульта. Где-то остановился.

Хохот. На сцене перед гогочущей гламурно-звезданутой публикой двое юношей. Оба в узких джинсиках. Оба в стильных рубашечках. Оба с пресыщенно-сладкими физиономиями.

Первый:

– Знаешь, я вчера, кажется, побывал в аду…

Второй:

– То-то я чувствую запах жареного мяса с луком и жгучими специями. И перегаром ещё прёт.

Первый, превозмогая хохот:

– Нет, это я просто поел!..

Второй:

– А что, в аду кормят? Хотя да, это только в раю святым духом…

Хохот. Первый:

– Я решил поберечь своё здоровье. В понедельник брошу курить.

Второй:

– А почему не сегодня?

Первый, игриво: