Дыра. Провинциальные истории

– Ты не одна? – осторожно спросил старикан, заглянув в зал.

– Не одна, – ответила девушка, не оборачиваясь и не переставая ритмично покачиваться. – С другом. Не видишь, что ли?

– Вижу. Что за друг?

– Отстань, дед, – волнующим сопрано простонала она.

Он развернулся и шаркающе удалился на кухню. Таракан на холодильнике флегматично пошевелил усами. Шаркающие шаги временами прерывались лязганьем посуды и столовых приборов.

– А ты ела?

Стоны не отреагировали. Старикан кротко прошаркал в комнату, заваленную тряпьём. Посмотрел в окно. Вверх. Небо безнадёжное. Вниз. Лужи, лужи, лужи. Люди под зонтами между луж. Машины в лужах. Всё в мокром и сером.

В зале умолкло. Обнажённая девушка проскользнула, блеснув голым задом, в туалет. Смыла, вернулась обратно. Проходя мимо, застыла в дверном проёме, недружелюбно скрестив руки на груди.

– Дед, ты купил сигареты?

– Купил, – торопливо повернулся старикан. – Там, в плаще у меня, в левом кармане.

– В зал не ходи пока. Телевизор потом посмотришь. На улице дождь всё?

Он снял очки, протёр стёкла рукавом, снова надел. Внимательно и молчаливо посмотрел на девушку. В её глазах было что-то животное. Алые губы влажно припухли от страсти. Скрещенные тонкие руки еле-еле прикрывали грудь. Левый сосок багрово торчал над большим пальцем правой руки. Впалый животик чуть заметно подрагивал. Тёмный, на вид жёсткий, как щётка, лобок обрывался к разверстым настежь половым губам волосками, покрытыми прозрачными каплями. Широко расставленные ноги окропились мурашками от холодного пола.

Так и не дождавшись ни слова, она вспыхнула молчаливым гневом и ушла. Послышался треск диванных пружин, а затем хлёсткие напористые шлепки голых тел друг о друга. Вновь раздались стоны волнующим сопрано.

Старикан стоял, прислушиваясь, возле дверного проёма со спущенными штанами и взволнованно, даже несколько злобно, дёргал рукой под пузом.

Заглушая телевизионные звуки совокупления, истошно зазвонил домофон. Дашка, что ли? Без пяти шесть. Дашка, Дашка!.. Где ты так долго шлялась, сучка, бля, дура тупая?

Вскочил, размашисто дошагал до двери, снял трубку:

– Зай, ты, что ли?

– Открывай, – пропищал домофон.

Открыл, ушёл на балкон восполнить нехватку в организме никотина. Курил глубокими, жадными затяжками, как будто боялся не накуриться. Давился дымом, выпуская жирные серые струи из носа. Закашлялся. Бля, е**ть!.. Надо бросать курить, что ли…

Накурился. Дашка, юная худенькая девица в узких брючках и шёлковой женской рубашке, водрузилась с ногами на кровать, подобрав под себя колени, и рассеянно взирала на потолок. По потолку бесцельными «восьмёрками» ползала муха.

– Чё смотришь-то хоть?

– Х**ню какую-то.

Навалился, сгрёб в объятьях, ртом отыскал рот, звонко чмокнул.

– Чё так долго-то?

– Да в пробке стояла, блин! – с чувством пожаловалась Дашка, как бы не находя слов и потому активно помогая себе жестами.

При этом кисти её рук беспомощно повисли и стали похожи на заячьи ушки. Это была самая основная и самая характерная жестикуляция. Значит, всё нормально. Значит, настроение кокетливое и игривое. Значит, самка желает, чтобы на неё обратили внимание как на самку. Перед зеркалом она, что ли, репетирует эти свои «заячьи ушки»? Или это такая бабья «фишка»?

Опрокинул на кровать, расстегнул молнию, стянул брючки. Мельком заострил взгляд на тёмном, на вид жёстком, как щётка, лобке, явственно проступившем сквозь тонкое розовое бельё. Рубашку и лифчик она сняла сама при помощи «заячьих ушек». Потом легла на живот, сделав упор на локти и уткнувшись лбом в свои кулачки. Попросила пискляво:

– А сделай мне массаж!..

Бля… Понажимал на плечи, погладил по лопаткам, провёл пальцами вдоль позвоночника раз, два, три… восемь раз, опустился к копчику, зацепился за кружевную резинку розовых трусов, оттянул на себя, сжал ягодицы, опять погладил по лопаткам, поспешил к оттянутым вниз розовым трусам, ликвидировал окончательно.

Извлёк орган, раздвинул ягодицы и чиркнул по разделяющей их линии. Ягодицы недовольно вздрогнули и покрылись пупырышками.

– Эй, ты чего там?

– Зай, да ничего, зай, я пошутил, зайчушка…

Орган, осязая пупырышки и слюнявя их липкими выделениями, понемногу насыщался реальностью. Итак. Вот оно, бабье тело. Душевное. «Hi! My name is Dasha. I am from Russia». На, тебе, сучка, бля, дура тупая, «дух». От души, бля. Трын-траву косим, бля. Всю, нах**, скосим, бля.

Привстал, достал из тумбочки «резинку», напялил, запоролся на заю, вставил, протащил руки до сисек, ухватился, с силой углубился. До боли. Самозабвенно и исступлённо продолжил боль, прижавшись ещё плотнее. Тыркнулся. Раз, два, три… восемь раз. Мелко задрожал и с натиском, напористо, выразительно излился спермой.

Тяжело дыша, перевернулся на спину, одну руку запрокинул Дашке под голову, опыляя всё вокруг мужицким смрадом из подмышки, а другой стащил с обмякшего органа «гондон» и бросил его на пол. Удовлетворённо почувствовал себя человеком. И самцом.

Процедил сквозь зубы, потому что рот осознал себя частью тела большого человека и уже не мог извлекать звуки нормально: