Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

"О Индра средь обезьян! — воскликнул он. — Скажи, почему ты никогда не покидаешь привычного места и питаешься скверными плодами, когда на том берегу Ганга так много деревьев манго и лабуджа, — просто нет им конца! — и плоды их сладки, будто мёд! Почему бы тебе не переправиться через Ганг и не полакомиться плодами на том берегу?!" –

"Дорогой крокодил, — отвечала обезьяна. — Ганг глубок и широк, как мне его переплыть?" –

"Что ж, — молвил крокодил, — если не побоишься, садись мне на спину, и я перевезу тебя через реку".

Обезьяна поверила крокодилу и согласилась.

"Ну, иди же сюда! — сказал тогда крокодил. — Полезай ко мне на спину!" Обезьяна так и сделала. Но только они отплыли от берега, как крокодил вдруг нырнул под воду.

"Друг любезный, — закричала обезьяна, — что за шутка! По твоей милости я оказалась в воде!" А крокодил ей в ответ:

"Ты что ж думаешь, я потащил тебя через реку из добрых побуждений, следуя дхамме? Да просто моей жене, которая носит детёныша, смерть как захотелось отведать твоего сердца, и теперь её желание очень скоро исполнится!" –

"Дружище! — воскликнула тогда обезьяна, — хорошо, что ты предупредил меня об этом, ведь если бы мы, обезьяны, носили при себе сердце, когда скачем по ветвям, оно давно бы уже разбилось на мелкие кусочки!" –

"Неужто?! — подивился крокодил. — А где же тогда вы храните свои сердца?" Бодхисатта вместо ответа указал крокодилу на росшее неподалёку от них, на берегу, фиговое дерево, с которого гроздьями свисали созревшие плоды.

"Вон, — сказала обезьяна, — видишь: там, на смоковнице, висят наши сердца?!" –

"Вижу, — ответил крокодил, — если ты отдашь мне своё сердце, я, так и быть, не дам сгубить тебя!" –

"Ладно, — согласилась обезьяна, — вези меня тогда к дереву, и ты получишь то, что с него свешивается!" Крокодил подплыл с обезьяной к смоковнице. Бодхисатта спрыгнул с крокодильей спины и, взобравшись на дерево, уселся на ветке.

"О глупый, глупый крокодил! — сказал он. — Ты поверил, что на свете есть твари, которые хранят сердца на верхушках деревьев?! О глупец, я перехитрил тебя! Да будет плодом твоих усилий вот этот недозрелый плод! Тело твоё воистину огромно, а ум ничтожен!" И, желая пояснить эту свою мысль, бодхисатта спел тогда такую гатху:

"За рекой мне не надо ни манго, ни хлебных плодов —

Ничего нет вкуснее смоковницы наших садов!

Твоё тело могуче, да разум твой хил,

Ты обманут — и прочь от меня, крокодил!"

И крокодил в печали и горести, будто глупец, лишившийся тысячи золотых, поспешил ни с чем восвояси". Заканчивая своё наставление в дхамме, Учитель так связал перерождения и истолковал джатаку: "Крокодилом в ту пору был Девадатта, крокодилихой — отроковица Чинча, обезьяной же был я сам".

Джатака о куропатке

Со слов: “Тот, кто питает уваженье к старшим...” — Учитель, направлявшийся в Саваттхи, начал повествование о том, как для тхеры Сарипутты не нашлось места в помещении для монахов. Когда Анатхапиндика сообщил Учителю о том, что монастырь выстроен. Учитель тотчас покинул Раджагаху и отправился в новую вихару, но по пути остановился в Весали. Пожив там, сколько ему хотелось. Учитель двинулся дальше в Саваттхи.

В это же время в Саваттхи явились ученики шести обособившихся бхиккху. Прибыв в монастырь ранее прочих, они принялись самоуправствовать: до того, как были выделены помещения для тхер, стали самочинно занимать кельи, говоря: “Эта — для наших наставников, эта — для старших, а вот эта — для нас самих”. Так все места оказались занятыми. Когда наконец прибыли тхеры, они не смогли сыскать для себя помещений. Ученики тхеры Сарипутты тоже, сколько ни искали, не сумели найти свободную келью для своего наставника. Пришлось тхере Сарипутте расположиться на ночлег под деревом, что росло рядом с кельей Учителя. Он ночь, расхаживая взад и либо сидя у подножия дерева.

Когда наутро Учитель, проснувшись, вышел из своей кельи и стал прочищать горло, тхера Сарипутта тоже кашлянул.

“Кто здесь?” — спросил Учитель.

“Это я, высокочтимый,— Сарипутта”,— отвечал тхера.

“Сарипутта? — удивился Учитель.— Что ты здесь делаешь в столь ранний час?” Выслушав объяснение Сарипутты, Учитель задумался.

“Даже сейчас,— размышлял он,— когда я ещё жив, бхиккху не питают друг к другу уважения, что же натворят они, когда я покину этот мир?” В тревоге за дхамму. Учитель, как только рассвело, повелел созвать монахов. Войдя в собрание, он спросил бхиккху:

“Я слышал, братия, будто последователи шести явились загодя в монастырь и лишили всех остальных бхиккху и тхер мест для ночлега и дневного отдыха; правда ли это?”

“Правда, Всеблагой”,— отозвались собравшиеся. Учитель выбранил приверженцев шести и, желая наставить монахов в дхамме, обратился ко всем с вопросом: “Кто, по-вашему, братия, заслуживает лучшего помещения, лучшего питья и лучшей еды?”

Некоторые монахи отвечали:

“Тот, кто рождён кшатрием, но принял монашество”. Другие возражали: