Джек, который построил дом

До дня рождения оставался один день. Ян ждал его с нетерпением. Не из-за юбилейной даты – просто любил этот день, как в детстве. Как ты не понимаешь, объяснял он Юльке в ее день рождения, это день единственный, уникальный, таких больше нет! В этом мире было все, кроме тебя; а ты родилась – и все поменялось! Потому что через какое-то время –

Через четыре года, напомнила она.

…Какое это имеет значение, если через какое-то время, упрямо продолжал он, я появился. Было нужно – кому-то главному там, наверху, – чтобы мы встретились. А ты балда. Потому что никто не знает, сколько нам отпущено здесь. Я никогда тебя не отпущу, мы всегда будем вместе. Сколько нам отпущено, столько и будем.

Всегда, никогда… Большой ребенок, уже седеющий. Слова всегда, никогда для него содержат буквальный, вселенский смысл. Для детей слово «никогда» означает запрет (никогда не трогай спички!), но теряет устрашающую силу, как только он научится разжигать костер или курить. Незыблемое «всегда» (я буду всегда, мама будет всегда) пошатнется в тот день, когда умрет кошка; выяснится, что люди тоже смертны, мир обрушится в пропасть. Значит, я тоже умру?.. – момент взросления.

Взрослый мальчуган, как она называла про себя Яна, к словам относился серьезно, чтобы не сказать – трепетно. В детстве, с друзьями, в школе, со своими тинейджерами.

– Пятый десяток, – Ян отпил коньяка. – Знаешь, это не имеет никакого значения.

Красный день календаря!

…который он встретил не в Сан-Армандо – дома, с Юлькой.

В Нью-Йорке он много фотографировал. Новому фотоаппарату – «Полароид» уже давно перекочевал к Антошке – радовался как ребенок.

На стенку повесил Михин подарок: эскиз картины «Сон». Зачем он бросил графику?..

Барахлила машина; купил новую, чтобы не тратиться на ремонт, который обходился все дороже. Спасибо, что не сломалась на дороге из Нью-Йорка.

Что машина, каждый день у кого-нибудь она ломается… В мире падали самолеты, сплющивались в смертельную гармошку поезда. То в одной, то в другой стране происходили теракты. Люди убивали себя, чтобы убить других.

Россия воевала с Чечней и с «лицами кавказской национальности».

– Ты слышал?! – орал в телефон Яков. – Евреи разъехались и больше никого не интересуют. Откуда взялась эта «кавказская национальность», скажи?.. Кто придумал?!

Антон ходил в десятый класс и, судя по тщательной выбритости, снова был влюблен.

Лицо Арафата, второго нобелевского лауреата, снова замелькало на экране.

– С таким лицом он обязан носить паранджу. Непристойное лицо, – брезгливо процедил Ян.

Приступая к мемуарам, Ада в поисках новых впечатлений заинтересовалась иглоукалыванием, для чего обратилась к местному светилу-китайцу. Судя по рассказам приятельницы, у него лечился весь город. Иголки помогали «от всего», как выразилась соседка, хоть насморк, хоть диабет, «и от спины». Ада решила посмотреть своими глазами, что за китаец такой. Целитель разочаровал: она не почувствовала ауры, а куда же без нее… Китаец каких легион: лицо – алыча сушеная, седоватые волосы подстрижены, как у мальчика, сам юркий, мелкий; сколько лет, не поймешь: то ли сорок, то ли шестьдесят. Имя, как и полагается китайцу, Лю. Приятным откровением было то, что Лю понимал по-русски, избавив Аду от необходимости говорить на английском, а себя – слушать ее громкую напряженную речь. Она тут же несколько раз поправила его произношение, спросила, где и когда он изучал язык, – словом, вела себя как большинство русских пациентов. И тот улыбался, терпеливо кивал и посматривал на часы.

Лежа с повернутой головой на жестком массажном столе и боясь пошевелиться под иголками, Ада рассматривала цветной плакат на стене, где совершенно голый мужчина был густо засижен красными пятнышками. Скоро прозвенел будильник, и китаец вынул иголки. Тогда же выяснилось: плакат не испорчен, а красные пятнышки показывают точки иглоукалывания.

«Ну как, полегчало?» – спросила соседка. «Пока не очень, – Ада скептически скривилась, – ауры не чувствую».