«Длинный, привет! Я тебя совсем потерял. Если бы не моя аккуратность, адрес тоже потерял бы. Надеюсь, ты не переехал? Кто-то возвращается в Союз. От тебя я такого не жду, но может, квартиру сменил.
У меня все тип-топ. И даже лучше. Сначала я хотел плюнуть на весь этот арт-бизнес – по-моему, так: или арт, или бизнес, – но что-то меня тормознуло. Короче, получил я приглашение от одних филантропов выставить две-три моих картины: дорогой герр Михеев, ждите: приедет наш представитель – менеджер выставки – и отберет. Приезжай, думаю, только хрен я кому разрешу отбирать, это герр Михеев и сам умеет. И приготовил несколько холстов.
«Представитель» говорит: а где ваш агент? Я сам, говорю, сегодня презентую… мой агент в отпуске. Если ты не понял, то никакого агента у меня нет. Менеджер начинает перебирать подряд мои работы, все (а там эскизы, наброски, подмалевки), а я смотрю и балдею: волосы у нее цвета латуни, сама худая, взгляд… Она на картины смотрела, не на меня. Где ж ты, думаю, менеджер, была так долго. И где был я?.. Зовут Лилиана. Вы какую технику предпочитаете, спрашивает, а сама рассматривает эскизы углем. Я говорю: честную. Посмотрела прямо на меня, глаза как янтарь или густой мед. Это как? – удивляется. Просто, говорю. Вы замужем? Повезло: свободна.
Гора с плеч.
Я, говорит, намного старше тебя.
Тебе, спрашиваю, это мешает?
Ну, да ты понял. Я всю жизнь ее ждал. А потом еще ждал почти год, чтобы написать тебе.
В тот вечер она отобрала шесть картин: все равно, мол, все не повесят. Повесили. Все.
Чего я сказать-то хотел: мы в Новом Йорке вашем будем, там выставку молодых художников Европы проводят. Это я-то в молодых… Лилиана со мной. Моя маманя в нее влюблена, про Габи (маманин фриц, если помнишь) и говорить нечего.
Я к чему. Есть шанс, что заедем к тебе, Нью-Йорк почти за углом. А то подтягивайся сам, заодно и приобщишься к прекрасному. Твой коньяк пригодится.
Старик моих картин не увидит, а жаль. И хочу, чтобы ты увидел, а я тебя. Так что жди звонка.
Как твои трудные подростки? Не спрашиваю, женился ли – сам скажешь. Пиши.
Мы».Кто из нас был Санчо Панса, Миха или я? Рисунок всегда висел над компьютером. Ян рассказывал Юле про Миху, про свои попытки рисовать и как-то вытащил из ящика стола тот школьный портрет.
– «Завтра история»… Почему?
– Потому что к экзамену готовился. Вернее, рисовал.
– История – сегодня…
Вот она, ощутимая история: Советский Союз, гордившийся территорией в одну шестую часть суши, съежился, сжавшись в одну Россию, словно сел после стирки в горячей воде. «Республики свободные» продолжали отсоединяться: возводили границы, вводили свою валюту, говорили на своих языках, обретали национальное самосознание, какой бы смысл ни вкладывался в эти слова.