Джек, который построил дом

Вбежав в отдел, она ни с кем не поздоровалась, как никто не поздоровался с ней и вообще не заметил ее появления – все смотрели на горящее здание, продолжался Special report. На Юлькины слова о самолете Кэрол негромко сказала: «Два. Смотри!» Внизу экрана бежала лента World Trade Center, а небо пересек маленький, словно игрушечный, самолет и врезался во вторую башню. Первый из «близнецов» был охвачен толстыми клубами дыма, в воздухе носились бумаги – сыпались, как листовки. По другому каналу шли знакомые кадры, которые она видела в мастерской сапожника. Вдруг все-таки Гоша прав, это киносъемка, самолет разбрасывал листовки и врезался – нечаянно – в стену?..

Не «киносъемка» – война. Которой «лишь бы не было». Сегодня – история.

Телефоны были заняты – люди звонили в Нью-Йорк, с досадой перекладывая трубку от одного уха к другому. Все линии были заняты, связь пропала, интернет не работал.

Яну чудом удалось прорваться в один из «просветов», когда телефон ожил.

– Юлечка, я пытаюсь поймать Алекса. Милая, я люблю тебя. До вече… – связь оборвалась.

Какое счастье, Господи, что Антошка в Париже. Господи, Господи… Что происходит, Господи?..

Весь Нью-Йорк, если не вся Америка, восклицал: Господи! Oh my God, oh my God, OMG!.. Это выкрикнули – выдохнули – все, когда рухнула вниз первая башня, провалилась внутрь самой себя, как человек, втянувший голову в плечи. Башня буквально провалилась под землю – вместе с людьми внутри. Перед этим лица, фигуры появлялись в окнах – или в том, что было окнами, – стекла трескались от адского жара. Люди, запертые в раскаленном бетоне, были обречены на долгую мучительную смерть. Те, кто предпочел моментальную, выбрасывались из окон.

OMG!..

Мчались пожарные машины, вопили сирены «скорой помощи», но никакая «скорая» не могла предотвратить или обогнать свободное падение.

OMG.

..

Вашингтон. Пентагон.

OMG!

Люди бежали по улицам, а за ними гнался дым, уже не ленивый и медленный, нет – он катился густыми клубами, душил все, что попадалось по пути.

Не всуе повторяли вновь и вновь имя Господа, а в боли, страхе, надежде и в безнадежности, в недоумении, в яростном отчаянии: где ты, Господи?!

Телефоны, плотно прижатые к уху, пожарные в респираторах, лежащая на тротуаре женщина, пепельно-седой от удушливой пыли парень с фотоапаратом, неистово снимающий улицу, дым и небо –

К Алексу дозвониться не получалось. Ян набрал Якова. «Знаю, – коротко бросил тот. – Я мамашке звонил, она не отвечает».

– Это же не здесь, а в Нью-Йорке, – снисходительно заявила мать. – Все время показывают одно и то же.

– Мать, это война!

– Не видел ты войны.

То ли трубку бросила, то ли связь прервалась.

Ты тоже не видела войны, не успел он ответить. И то, что происходит в трех часах езды отсюда, для тебя не война.

Война может прийти сюда, с дымом и грохотом падающих стен, а розы в вазе будут неподвижно стоять, отрицая войну. Двадцать пять августовских роз. Упругие, тугие бутоны раскрылись и продолжали раскрываться. Внешние лепестки, подвядшие до крепдешиновой нежности, завивались, приоткрывая сердцевину. Ян всегда приносил такие розы – длинные, нежно-сливочного цвета, с плотно сомкнутыми бутонами.

–..?

– Сегодня наша годовщина. – И пояснил: – Я встретил тебя десять лет назад. А ждал – пятнадцать.

Ян не мог себе простить, что пришел на Санин день рождения с опозданием. Они разминулись на пятнадцать лет. Юля не переставала дивиться, как нелепа прихоть судьбы, заставившая ее буквально сбежать от праздника с терпким вкусом хереса, от людей, от печальной песни. Кому нужно было, чтоб она прожила кусок жизни без Яна?.. Пятнадцать лет ожидания стали для него частью их сегодня, словно они прожили их вместе. Слушая рассказы об истфаке, о замужестве и сыне, он уверенно кивал, словно находился где-то неподалеку, параллельно с ее жизнью, только вставлял изредка что-то вроде «это когда я в армии был» или «Саня уже собирался в Израиль». Пятнадцать лет, которые вместили Юлин диплом и замужество, работу над диссертацией, Антона, развод…

Какое счастье, что Антошка в Париже, повторяла Юля – то про себя, то, сама не замечая, бормоча вслух. Она боялась отойти от компьютера – проверяла почту каждые несколько минут. И словно услышав ее тревогу, компьютер наконец обозначил «конвертик» – Антошкино письмо.