Джек, который построил дом

К счастью, Адой овладела новая страсть – заказы по каталогам. Она вкусила прелесть выбора вещей по картинкам, и кто мог ее винить? Она, знавшая только лицованные, перешитые платья, штопаные кофточки, простыни в заплатах и щербатые тарелки, где трещины давно стали частью узора, а пределом мечтаний были капроновые чулки – символ взрослой шикарной жизни. Теперь она могла купить все то великолепие, которое щедро разворачивал перед нею красочный каталог. Могла просто купить – без очереди, без блата, без унижений; отослать чек – и получить вожделенный предмет: полотенце, кухонные миски, вставленные друг в друга, как матрешки, полезные стельки, крем для лица, телефонный аппарат или хрустальную вазу… Лента-кружево-ботинки – что угодно для души?

Для души угодно было многое, но скромное пособие сковывало размах. «Шесть девяносто девять – считай, семь – и четыре сорок девять – это почти двенадцать рублей, – прикидывала быстро, называя доллары привычным словом, – а какая красота!» Заказала чеки со своим новым адресом, исполненным готическим шрифтом – всего за четыре «рубля»!

Новая забава, понял Ян. Чем бы дитя ни тешилось…

А своя вина не отпускала – рухнула на него внезапно, ткнула носом, и случилось это в одночасье в теплый февральский вечер, когда распакованный стол уперся четырьмя ножками в блестящий паркет: я буду здесь жить, а не вы, дразнил стол, и стулья согласно притопнули. Что – я – наделал! Все: деньги, время, силы – вбухал в дом, и мать отказалась от него, а мы не поехали ни в Париж, ни на Карибское море. Сидели на ступеньках, пили вино, и Юлька меня успокаивала: «Все хорошо».

Все было нехорошо уже тогда, хотя никто не мог предвидеть, что вселение матери будет набегом, а не жизнью – жить она предпочтет в безотрадном здании, пропахшем едой. Если он этого не понимал, то чего требовать от бесхитростной старухи Баси, недоуменно повторявшей: “Wariatka… Crazy woman, really…”, с чем Ядвига безоговорочно соглашалась.

И все-таки жизнь обрела новые контуры, «устаканилась», несмотря на сожаления матери об оставленном Сан-Армандо, который она сразу перевела из американского захолустья в статус рая земного, потому что все, решительно все там было лучше.

Да бог с ним, с прошедшим временем и бесполезными рефлексиями, почему да как женщина нашего возраста

показывает характер в ущерб себе. Бог с ней, потому что забрезжила надежда: российское издательство заинтересовалось и попросило… синопсис. Юлька с Асей перечитывали главу за главой, выхватывали фразы, абзацы, но чертов синопсис не вытанцовывался. Вместо него выслали перечень глав.

Ответ пришел не сразу (значит, успели прочитать, оптимистично заключили Ася с Юлей) и оказался благоприятным. Вскоре прислали договор, из коего следовало, что в третьем квартале – прямо осенью – в России выйдет книга со вступительной статьей консультанта по истории.

Пусть пропал отпуск – не беда, это не последний отпуск в жизни. Поедут они в Европу, в Париж (Антон остается на следующий семестр), и бессмертный город останется с ними в новом фильме, который он сделает. Отряхнулись – и будем жить дальше, по заклинанию советского времени: лишь бы не было войны.

3

В пять закрывалась сапожная мастерская, в пять Юля заканчивала работу. Единственный способ вызволить босоножки – прийти с утра, в начале девятого.

Внутри пахло клеем и кожей. «Заходи, Сороконожка!» Сапожник Гоша всегда здоровался одинаково. Чинил он аккуратно, клиентов не путал; вот и сейчас, не дожидаясь квитанции, вытащил из-под прилавка пакет.

– Лучше новых! Держи. Шесть долларов, – и отвернулся к телевизору. Протянутые деньги Гоша не взял, а пробормотал, не отрывая глаз от экрана: «Какие-то съемки…»

Показывали Манхэттен, его серая тригонометрия выглядела белой на фоне голубого чистого неба. Неожиданно в боку самого высокого небоскреба появился клуб дыма. Дым опоясал здание, на экране появилась надпись Special report, и на лицах ведущих сквозь профессиональную невозмутимость проступила тревога: «…похоже, что самолет врезался… – гигантский взрыв… – или ракета…

» – говорили они, перебивая друг друга.

– Киносъемка, – нахмурился Гоша, – но почему самолет?..

Оба не отрывали глаз от экрана. Самолет не врезался – он вошел в исполинский небоскреб, как нож в масло. Черные клубы дыма разрастались, окутывали башню; высоко сбоку видна была пробоина – там ярко пылал оранжевый огонь.

Она бежала к метро, в руках было что-то лишнее. Перед глазами стоял рыжий огонь в прямоугольном, как окно, отверстии – топка печи. В руках мешал пакет с босоножками. Люди в вагоне были погружены в свои мысли, книги или газеты. Тревоги не чувствовалось – никто не вскакивал, не переглядывался – наверное, газеты не знали про самолет и горящую башню.