Джек, который построил дом

Сегодня невероятно трудно представить, в каких обстоятельствах проходило формирование Второго корпуса Войска Польского – армии генерала Андерса. Глава польского правительства в изгнании Владислав Сикорский подписал в Лондоне договор с СССР о взаимопомощи, что и дало возможность генералу Андерсу взяться за создание новой польской армии. Процесс начался в Средней Азии, там же располагались штаб-квартира генерала, лазарет и сооружалось примитивное жилье.

Станислав Важинский с товарищами оказался в сложной ситуации. В армию могли войти бывшие граждане Польши, включая живших на довоенной территории страны белорусов и украинцев, сосланных в Сибирь, Казахстан и в необъятные пространства ГУЛАГа. Новый польский корпус обязывался воевать против общего врага – гитлеровской Германии – плечом к плечу с советскими солдатами. Как внедрить эту мысль в головы и души, переполненные горечью, ведь для поляков война началась дважды – первого сентября 1939 года напали немцы, а две недели спустя – Красная армия?! Те самые красноармейцы, с которыми теперь им предстояло сражаться плечом к плечу… Что это, цинизм или абсурд? Огромная пропагандистская работа требовала бездны сил, искусства убеждать, а проводили ее свои – поляки, офицеры, познавшие тюрьмы и лагеря на собственной шкуре; только это помогало. Народ прибывал: уже к концу 1941-го (меньше чем за полгода организационной работы генерала Андерса) будущая армия насчитывала двадцать пять тысяч воинов, из которых тысячу составляли офицеры; число прибывающих пополнялось с каждым днем, и весной следующего года цифра увеличилась в три раза – с учетом того что ГУЛАГ отпускал свою добычу неохотно и медленно.

Люди прибывали – больные, истощенные, но прибывали. Всех необходимо было накормить, обеспечить обмундированием и оружием. И – расспросить об исчезнувших польских офицерах; этими расследованиями продолжал заниматься лейтенант Важинский или кто-то из группы. Увы, безрезультатно.

В это время громом среди ясного неба из Москвы поступил приказ: уменьшить и без того скромный рацион формирующейся армии. Генерал Андерс отправил телеграмму, добившись встречи со Сталиным. Советский вождь объяснил уменьшение рациона трудностями поставок продовольствия: война, страна голодает. Это было не единственное откровение Сталина: планируемые семь польских дивизий он потребовал сократить до трех, великодушно согласившись на один резервный полк. Естественный вопрос Андерса «что же делать с остальными людьми» вождь отвел одним движением трубки: вернуть – в лагеря, колхозы, шахты.

Вернуть? Обречь на верную смерть изможденных голодных подростков, их матерей и сестер? Ибо из отдаленных колхозов и лагерей приходили не только бывшие военнослужащие, но и лица сугубо гражданские – женщины, 13–14-летние дети. Приходили, чтобы быть рядом со своими, по мере сил помогать тем, кого считали своей защитой. В новом польском корпусе всем находилось дело.

Не будь у генерала Андерса богатого лубянского опыта с 40-го года, он бы растерялся. Резкое изменение политики Сталина означало только одно: несмотря на договор, подписанный в Лондоне, крепнущую армию собираются ликвидировать. Анализ мотивации был излишним – Лубянка оставила прививку на всю жизнь. Проведя со Сталиным полтора часа, генерал окончательно понял, что здесь, внутри России, корпус не имеет никаких шансов стать настоящим воинским формированием. Если сегодня сократили продовольствие наполовину, завтра урежут еще. Ни оружие, ни обмундирование до сих пор поставлены не были; в одежде причудливо сочетались детали польского, красноармейского и британского обмундирования, напоминая театральные костюмы. На боевых учениях использовали палки вместо винтовок.

Андерс не пытался постичь логику советского мышления. Напасть на страну, перекроить ее территорию, рассеять польских граждан по России, затем извлекать их оттуда с целью создания союзнического войска, после чего перестать это войско кормить?.. Азиатская тактика. Предчувствуя, что следующая встреча со Сталиным состоится не скоро, генерал опять вернулся к вопросу о судьбе попавших в плен польских офицеров. Ответ отдавал абсурдом: «Они сбежали в Маньчжурию». Смелая гипотеза.

Что ж, Азия так Азия. Штаб-квартира генерала Андерса, как и пункты, принимающие поляков, находились в Узбекистане. После иранской операции, проведенной Советами вместе с англичанами, снабжение шло по Персидскому коридору. Северная часть Ирана граничила с СССР и контролировалась Красной армией, в то время как юго-западная территория стала британской сферой влияния. Второй корпус Войска Польского, в соответствии с британско-советско-польским соглашением, начал эвакуировать отдельные части по Персидскому коридору. Черчилль был заинтересован в пополнении рядов союзников и выразил готовность обеспечить польских воинов обмундированием и вооружением.

В неформальных беседах с генералом лейтенант Важинский интересовался, не помешает ли эвакуация корпуса поиску пропавших товарищей. Генерал ответил: «Мы должны спасти тех, кто рядом с нами». Круг угрожающе сужался. Штаб-квартира находилась под недреманным оком НКВД; тактика Советов оставалась непредсказуемой. До конца 1942 года польские части вышли в Иран и были направлены в распоряжение британских союзников на Ближнем Востоке.

«Мы должны спасти тех, кто рядом с нами». Генерал Андерс не только спас соотечественников, но и добился формирования настоящей армии, которая прославила себя боями в Италии при Монте-Кассино и освобождением Рима.

Перед этим триумфом была полоса боли, негодования, скорби – весной сорок третьего гитлеровская Германия сообщила о массовых захоронениях польских офицеров в Катыни. Не на затонувших баржах с арестованными в Белом море, не на Колыме, не в Маньчжурии, не в немецком плену – в родной Польше были найдены почти пятнадцать тысяч человек, упорно разыскиваемых группой Станислава.

…Через год после боев в Италии кончилась война. Генерал Андерс не спешил вернуться в Польшу – это была не та страна, которую он помнил. Новое правительство для начала лишило его гражданства и всех воинских наград; вернись он домой, казнь или тюрьма были бы неминуемы. Он поселился в Англии, где прожил еще четверть века.

Иногда Станислав Важинский, к тому времени человек сугубо гражданский, встречался с генералом Андерсом. Рано или поздно разговор со светских тем уверенно сворачивал на прошлое – когда оно общее, это неизбежно. Лагерь – встреча на Лубянке – «миссия лейтенанта Важинского» – Второй корпус – Иран – Монте-Кассино, где лейтенанту Важинскому присвоили звание капитана… Слово «Катынь» можно было не произносить – эту боль время не могло излечить, и молчание достойней слов. Иногда Стэн готов был задать вопрос, давно его мучивший: знал ли генерал о судьбе пятнадцати тысяч погибших, когда принял решение уходить в Иран? «Мы должны спасти тех, кто рядом с нами». Вопрос он не задал. И понял, что поступил правильно.

Потому что давно знал ответ.