Джек, который построил дом

– Какой тираж? – ее голос от волнения сел.

– Я не помню… Разослали родным и друзьям, он со многими переписывался. Моя тетка живет в Бельгии…

Какое ей дело до чужой тетки в Бельгии?!

– Мемуары – труднейший жанр литературы, возьмите хотя бы Бенвенуто Челлини, вы читали?.. Передайте вашему отцу привет – я его понимаю как никто другой.

Алекс опять пригубил чашку, где темнела гуща. Передать привет отцу от незнакомой мемуаристки было бы затруднительно. В том юбилейном августе папа был полон сил и рядом сидела мама, радостно глядя, как едят ее винегрет, а я не могу поверить

, что их больше нет.

– Я не могу поверить, что моему сыну пятьдесят лет! Он в детстве, знаете, был такой сладенький… – Ада говорила, прижав обе руки к груди, как на сцене. Люсик и Маша с Фимой почтительно молчали.

Я могу поверить, милый, что тебе пятьдесят, – я не могу поверить, что она твоя мать. Юлька выскользнула на балкон. Ян сидел на крыльце, как в тот вечер, когда дом засверкал уютом и что-то в их жизни необратимо поменялось. Оба помнили тихие сумерки, голое дерево, бокал с вином на ступеньке. Помнили, но никогда не говорили о том вечере.

Ян мечтал, как стареющие тинейджеры обретут в этом доме покой и гармонию, и был твердо уверен: с этим необычным деревом за окном именно так все произойдет в уютном и светлом Пряничном домике. Не знал он, а потому не мог учесть одного: вселившимся был милее и ближе их прежний собственный мир, заминированный привычной враждебностью, настоянный на неприязни, скандалах и неуступчивости; в этом и заключался их уют.

…Когда-то давно Юля разбирала на работе списанные книги, среди которых ей попался растрепанный сборник «Mother Goose Rhymes» – и осел у нее, никем не востребованный на распродаже библиотечных книг. Гениальный Маршак пересказал для детей не очень детский и мрачноватый стихотворный сюжет в виде спирали, витки которой разрастаются все новыми подробностями. С детства Юле помнилось, что Джек построил дом, населил его, после чего растворился, пропал из стихотворения, тогда как его дом остался жить сам по себе. В английской книжке Джек-строитель явно намеревался с размахом оборудовать не то ферму, не то винокурню. Нет строгой коровницы – вместо нее корову доит сомнительная девица, причем у коровы обломан рог. На следующем витке спирали в дом без хозяина пришел оборванец и поцеловал девицу, так что доярка больше не чувствует себя брошенной, ибо – новый виток – тщательно выбритый священник обвенчал пару, по каковой причине поселился в Джековом доме, где на следующее утро был разбужен петухом.

Антон к тому времени вырос из частушек, как он их называл, и Юлька незаметно выучила стишок, удивляясь новым ответвлениям сюжета. Философская спираль, однако! Петух будил не только уснувшего священника, но и всех остальных, в том числе… фермера, взявшегося из ниоткуда, как в свое время Джек-строитель канул в никуда. Вот оно, сказочное «откуда ни возьмись»! Стройная логика эпоса зашла в тупик; или Джек опомнился, воплотившись в фермера? Типичный английский абсурд!

Ян увлекся тоже, но воспринимал стихотворение иначе. Примитивный алгоритм усложняется – появляются дополнительные параметры… Сколько новых слов он узнал впервые! Школа приучила, что гуманитарные предметы можно взять только зубрежкой, и это ценное качество у него полностью отсутствовало. Помнилось отчаяние, с которым он заучивал строчки «Бесов», не понимая смысла. Как он сдавал экзамены, сам не знал. Английский язык, несмотря на школу и университет, окреп у него только в Америке, но чтобы пользоваться им так же свободно, как Алекс или Люсик, – об этом не могло быть и речи. Английский остался для него протезом – топорно сделанным и прочным, однако неудобным. Он говорил и понимал чужую речь, но дома «снимал протез», и какое счастье было освободить гортань от чуждых звуков, промыть ее родным языком!

Хорошо, что никто не слышал их «аналитических споров», как Юлька называла препарирование детского стишка, – к тому времени они знали его наизусть.