Джек, который построил дом

…Всем хороша была новая работа, но Ян приживался – притирался – медленно. Задача была трудная и тем интересная – бери и решай. Над программой уже работали двое молодых парней; оба встретили нового системного программиста доброжелательно, без особого любопытства – привыкли к выходцам из Союза. В течение рабочего дня многолюдность не была заметна: каждый сидел в своей ячейке. В полдень одни уходили на ланч, другие съедали его на рабочем месте, которое в течение дня покидали, чтобы нацедить кофе, сходить в туалет или выкурить сигарету в «специально отведенном месте». Последнее обстоятельство больше всего раздражало Яна – в прежней компании формальности не соблюдали, курили почти все, да и кофе был вкуснее. Раздражала надменность недавних выпускников колледжей – молодых, громкоголосых и не очень сильных в математике, что не мешало им вести себя высокомерно, но были они именно такими – заносчивыми, самоуверенными. За хлипкой условной стенкой ячейки можно было не видеть их лиц, но слышны были громкие реплики, которыми они перебрасывались. Он сам не заметил, когда вернулась защитная капсула – непроницаемая, привычная, как любимая одежда, и надежно отгородила от всего лишнего, позволив сосредоточиться на работе. Когда стрелки настенных часов показывали пять, он выключал компьютер и шел к двери, на ходу вынимая сигареты, чтобы на улице с наслаждением закурить и ехать за Юлькой. С нею капсула становилась ненужной, а потому невидимой – или просто оставалась внутри здания, как врачебный халат на крючке в пустом кабинете поликлиники.

Дома гудел кондиционер, за стеной визжала дрель – Эрик что-то усовершенствовал. Ян не спрашивал, где и, главное, когда работает Эрик. В одну из ночей, когда он долго сидел над куском программы, где-то близко пронзительно заверещал будильник. Эрик, ранняя пташка. Сосед начинал рабочий день с петухами, возвращался в середине дня, после чего исступленно предавался хозяйственной деятельности. «Зато ложится с курами, – посмеивалась Юлька, – но что он чинит все время?»

Как-то перед верандой, на которой обычно сидела Бася, появилась груда толстых досок. Эрик озабоченно ходил вокруг, вбивал в углу двора колышки. Зачем?.. Наверное, хозяйка тоже не понимала. Слышались обрывки реплик, но день выдался душным, старый кондиционер заглушал все звуки, и чем закончился разговор, они не знали. Веранда опустела.

В один из августовских вечеров Ян с Юлей возвращались от Антона после «дежурства». Малыш сегодня капризничал. Юлька пробовала петь, носила его на руках, ласково приговаривая: «Чижик-чижик, где ты был…», удивляясь про себя, что руки до сих пор помнили, как держать, поворачивать и переодевать маленькое тельце.

– Такой беспомощный, что за него страшно… – пробормотал Ян.

Он бережно взял мальчика на руки, но не носил, а боязливо держал его на коленях, удивленно рассматривая крохотные ступни с пальчиками, круглыми и ровными, как горошины в стручке. Провел осторожно пальцем по подошве; малыш улыбнулся, задрыгал ножками.

– Видишь, как просто. А ты не могла успокоить, – горделиво повторял он.

– Янек!..

Ядвига встретила на пороге: Бася в больнице. Кое-как объяснила, что не могла дозвониться, приехала – и нашла хозяйку на полу, рядом с упавшим телефоном: споткнулась о провод.

В госпитале стояла прохлада. Рядом с Басиной кроватью торчала капельница. «Zimno, zimno», – повторяла старуха. Бредит, решил Ян.

– Ей холодно, – прошептала Юля.

Медсестра принесла нагретое одеяло.

Ждали результатов рентгена. На одеяле лежала худая рука с воткнутой иглой, прямо над бледными цифрами лагерного номера.

– Янек, – отчетливо произнесла старуха и протянула свободную руку. Сухая ладонь казалась раскаленной. Не меньше сорока, подумал он.

Кабы только температура… Рентген показал перелом шейки бедра. Когда-то после такого перелома старая Бестужевка, которую только бабушка называла Анной Ермолаевной, переживала, что не сможет подниматься на пятый этаж. Ей пришлось только спуститься – последний раз, по пути на кладбище. Но то было другое время, другая страна; здесь мощная медицина, неужели ничего нельзя сделать?

Они вернулись в безмолвный дом. Окна чернели – все, кроме верхнего витражного окошка, за которым горела настольная лампа. Скоро заверещит будильник Эрика, но оба так устали, что рухнули в постель, не заведя свой.

Басю вылечат, она снова будет сидеть на веранде, греясь на солнце. Не может быть, чтобы не вылечили; ведь Америка.