Джек, который построил дом

Ветер отгибал листок, словно пытаясь прочитать написанное на обороте. Ян отодвинулся, чтобы капли не попали на письмо, и вдруг понял, что не знает, кому пишет – он видел перед собой лица всех сидевших в комнате за столом. В комнате, куда он больше никогда не вернется. Легче будет вернуться в Рим.

Он уходил рано утром, оставляя без внимания призывы матери: «Там уникальные развалины, ты не представляешь, и можно совершенно бесплатно посмотреть!» Уходил – убегал от перспективы уникальных развалин, – чтобы бродить по городу, с радостью вдруг узнавая площадь, где был вчера, колокольню неведомого храма, однажды виденную, или сквер со знакомой скамейкой, смутно подозревая, что зрительная память его подводит и сквер только притворяется знакомым, а на самом деле он пришел сюда впервые. Почему-то не тянуло взглянуть на Колизей – наверное, потому что мать повторяла: «Ты должен это видеть!»

Ян едва слушал – завтра предстоял новый день, можно будет пойти куда глаза глядят, и мысленно фотографировать этот дивный город, и продолжать начатое письмо никому.

На следующий день оказалось, что с Римом пришло время расстаться – перебирались в Ладисполь. Бурные споры начались уже в поезде. «Не Ладисполь, а Ладисполи», «Почему – Ладисполи, когда Ладисполь, это же очевидно!», «Какая разница, хоть горшком назови…». Посмеялись, и дискуссия угасла, как свечка, накрытая колпаком.

Дачный поселок? Пригород? Курортное местечко? Последнее вряд ли – туристов не было видно. Море, пляж, виллы – роскошные, более скромные, простенькие и почти халупки, которые и виллами-то назвать язык не повернется. Надо было найти квартиру, пока не будет получено разрешение на въезд в Америку.

Какое разрешение, возмущалась Ада, у меня родной брат в Америке! У кого брат, у кого сват, отвечали ей собиравшиеся у фонтана соотечественники, правила для всех одинаковые. Доброхотов и комментаторов хватало, особенно из тех, кто сам в первые дни потрясал близким родством и возмущался, как Ада.

– Брат погоды не делает, – ехидно вклинился молодой парень с мокрыми волосами, – все решает дядя.

– Не знаю, о каком таком дяде вы говорите, – Ада холодно осадила наглеца.

– О дяде Сэме, конечно.

Фонтан был центром слухов, известий, сплетен. Здесь рождались гипотезы и завязывались романы, давали советы и адреса квартир, неистово спорили о бурлящей позади перестройке – это было легче, чем думать о непонятной, чужой и вожделенной стране впереди.

С квартирой повезло, хотя к «фонтанному клубу» Ян не обращался: встретил на пляже молодых супругов из Харькова, которые съезжали через два дня – только что получили разрешение на Америку. Мать была недовольна: двое суток тереться в одной квартире с чужими людьми?! Как она скоро забыла соседей по коммуналке, с которыми «терлась» больше тридцати лет, удивлялся Ян. Ему часто делалось неловко – как вначале, когда мать продолжала говорить о «родном брате в Америке», ее пытались урезонить, и какая-то пожилая женщина, обмахиваясь косынкой, увещевала: «Поймите, милочка, ваш брат, да хоть бы и родной муж, – это для них не играет значения, потому что…» Не дослушав, Ада высокомерно вздернула подбородок, иронически бросила: «Значение не играет, милочка». Женщина, не поняв упрека, покраснела и скоро отошла. Мужчина с купальным полотенцем на шее, стоявший неподалеку, покрутил головой и негромко сказал:

– Трудно таким.

– Вода теплая? – спросил Ян. – Купаться можно?

Мужчина пожал плечами.

– Вполне. Местные не очень, а наши купаются вовсю.

Купаться Ян не собирался – спросил, чтобы не молчать. Знал бы ты, мужик, что трудно будет не только ей. Оставалась единственная надежда, что мать отыщет себе какую-то нишу, но чем занимаются шестидесятилетние советские люди в Америке, он не знал. Вся надежда на дядьку.

…Странный темный песок пляжа – скорее, негатив песка. Не хватало «Федьки» – свет перед закатом был мягким, не слепящим; отчетливо вырисовывались блестящие антрацитовые песчинки. Море – не привычное серое или сизое, как там, дома, а синее, ярко-зеленое, изумрудное, с пышной пеной волн. А где-то дальше простиралось невидимое отсюда Средиземное море, откуда пришла некогда тьма и накрыла ненавидимый прокуратором город. Книжка умещалась в кармане ветровки. Ян медленно перечитывал фразу за фразой, потом закрывал, но домой не спешил. Он медленно шел по пляжу за собственной тенью, не торопясь возвращаться, пока у фонтана кишел народ. Иногда там устраивали рынок, и торговля шла бойко. Забредавшие итальянцы дивовались на огромные платки с безумными розами, расписные лакированные миски, вертели матрешек. Продавцы совали баночки с черной икрой; у многих была «Stolichnaya».