Джек, который построил дом

Месяц этот в семье Важинских был отмечен неожиданным событием: вместо долгожданного первенца родилось двое. Для мальчика было заготовлено имя Станислав – он и стал первенцем. Брат его помедлил некоторое время, словно давая родителям возможность придумать имя для него тоже. Матушке, однако, было не до того – разрешиться бы благополучно. Задержка появления второго младенца сводит на нет аналогию с библейскими близнецами, так как младший, в отличие от Иакова, вовсе не держался за пятку брата; да и позднее в жизни не следовал за ним по пятам.

Имя родилось одновременно с младенцем: Богдан. И хотя любое дитя – дар Божий, для Богдана Важинского это имя было самым точным.

Семья директора гимназии Важинского жила в N**-ской губернии – части Российской империи, которая входила в состав Польши. Когда близнецы достигли восьмилетнего возраста, они на общих основаниях держали экзамены в возглавляемую папенькой гимназию.

Совершенно разные по характеру, вкусам и склонностям, внешне братья были неотличимы. Когда родители провожали сыновей на поезд, люди на перроне поворачивали головы: не двоится ли в глазах.

Оба поступили в Санкт-Петербургский университет, хотя город в связи с начавшейся войной был в патриотическом порыве переименован в Петроград. Задумчивый, молчаливый Богдан избрал классическую филологию. Живой и непоседливый Станислав отмахнулся: латынью и греческим он пресытился в гимназии, не видел смысла погружаться в них снова и здраво рассудил, что в жизни нужнее современные языки. Он хорошо владел немецким, английским и французским, а польский для обоих был родным, и первые стихи Станислав писал по-польски. Поэзия не специальность, и Станислав решил заняться медициной.

Ряды студентов быстро редели: шла война. Богдан отправился на фронт с познаниями, вряд ли необходимыми на войне; Станиславу, напротив, очень пригодились основы врачебной науки. На призывной пункт они явились не одновременно – поэтому, должно быть, оказались в разных местах. Богдан так и остался в Петрограде, на Северном фронте; Станислава направили в Польский корпус, и он оказался в N**-ской губернии, на Западном фронте, в военно-полевом госпитале. Могло выйти наоборот или оба могли получить одинаковое предписание; только впоследствии стало ясно, как важно для каждого из них оказалось место в одном и том же времени действия – в войне.

Станислав не смог повидать отца с матерью – родной город был занят немцами. Богдана научили стрелять из винтовки; Станислав испытал скальпель на живой человеческой плоти и понял, насколько проще было орудовать им в анатомическом театре.

…Снова встретились весной 1917 года. Внешне все выглядело почти как прежде, разве что вместо студенческих шинелей на них были надеты офицерские; к тому же Богдан теперь носил очки. Братья провели вместе несколько дней угрюмого темного марта. Обоих не покидало чувство, что тьма повисла не только над Петроградом, но и над всей страной, наполненной напряженным ожиданием. От шелеста разворачиваемой газеты в душе появлялась надежда – и в то же время делалось страшно: что? Что еще?.. Миг истории длился несколько скудных дней: Николай Второй отрекся от престола в пользу Великого князя Михаила, который тоже, в свою очередь, отрекся с неприличной поспешностью, словно то была не власть над гигантской империей, а раскаленная головня.

Ни к каким политическим партиям братья не принадлежали, фанатичными монархистами не были, принимая власть как данность, однако в эти дни стало ясно: теперь, без привычной этой данности, наступила катастрофа. Давно забылось, кто из братьев что сказал, однако диалог мог быть примерно таким:

«Теперь – анархия».

«Да… но анархия в невестах не засиживается – до первой уверенной руки».

«Чьей?»

«Любой. Сильной».

«Война почти три года».

«Три не тридцать».

«…но и война другая. To inna para kaloszy».

«Война есть война. Она душу убивает».

«Только ли?.. Тела не считаешь?»