Джек, который построил дом

Все, что рассказывал дядя Стэн, Юля коротко конспектировала в блокноте, на листках из Антошкиной тетрадки в широкую полоску. Стэн рассказывал живо, полнокровно – только успевай запоминать. Оставалось перепечатать.

…Когда Россия стала называться РСФСР, Станислав остался в Польше, Богдан – в Петрограде, переименованном в Ленинград. В Советской стране мертвые языки не могли прокормить, и Богдан Важинский начал преподавать живые, хорошо усвоенные в отцовской гимназии. Семейная жизнь его складывалась счастливо: в 1929 году родился сын Георгий, Гера, но через пять лет жена Богдана ушла к другому; Гера жил то с матерью, то с отцом. Отчим, главный инженер одного из уральских заводов, каким-то чудом избежал ареста в самое свирепое время. Лето 41-го года Гера проводил у них, где и остался до конца войны. Богдана призвали; отчим Геры получил бронь и проводил большую часть суток на заводе.

Станислав жил за границей, в Польше; братья переписывались. Переписку прервала война, которая для Станислава началась на два года раньше, чем для брата, в тридцать девятом. Десятилетний Гера недоумевал, отчего не пишет дядя, – он коллекционировал марки; но Богдан не вдавался в объяснения: скверное было время, легко сказать лишнее, особенно когда не знаешь, какая фраза может оказаться лишней. Польшу называли только «реакционной панской Польшей».

Станислава призвали прямо в сентябре тридцать девятого; работал врачом в полевом лазарете. Избежал смерти и раны, но не плена, в числе почти пятнадцати тысяч польских военнослужащих. Плен оказался не немецким – советским…

…Не думать об Антошке, тем более что он уже спит. И нет смысла анализировать свою жизнь. Она тебе кажется бесконечно сложной, запутанной, полной нерешаемых головоломок, а на самом деле проста, как амеба в чашке Петри, с ее бесконечным делением на до и после

: уходишь в школу, не оглядываясь на детский сад; оставляешь без сожалений школу – живешь амебой-первокурсницей, влюбляешься, отбрасывая всю прошлую жизнь, потому что начинаешь иную, самую главную, а все, что было раньше, не считается. И так во всем; а кто-то невидимый наблюдает с интересом, как меняется форма амебы с каждым делением…

В ее жизни по-настоящему считается только сын, Антошка. Через неделю –

Затрещал телефон, Юля встала. Матери выписали новые очки, «теперь у меня голова болит, а твой отец играет с дядькой в преферанс, и почему ты не звонила?» Мать всегда спешила рассказать обо всем, панически боясь телефонного счета. «Прости, мам, я поздно пришла». Положив трубку, вернулась к машинке, но печатать расхотелось. Ох, мама. Сейчас начнет фантазировать, куда это дочь отправилась после работы и какие перспективы сулит туманная фраза «поздно пришла»; но не спросит, нет.