Джек, который построил дом

– Знаешь, у меня никогда не было своего велика.

– У меня тоже.

Эти двое появились на пороге, и ничего не произошло, только головы повернулись в их сторону, даже Люсик поднял глаза от гитары – и снова запел:

А как мне проехать туда?Притомился мой конь.Скажите, пожалуйста…

Задумчиво кивали, слушая, родители Алекса. Сам он о чем-то тихо говорил с Максимом. У стола вторая жена вместе с белоглазой резали торт, одинаково слизывая с пальцев крем.

Фонарщик… та-ра-та-та-ра…

– Дальше не помню, – признался Люсик, прихлопнув струны.

– Играй, – властно сказала Регина. – Вот отсюда: «…небо ночное плечом», – и продолжила неожиданно высоким голосом:

Фонарщик уснул, моя радость,А я ни при чем.

Ян удалился на кухню. Джезва была сухая, с потеками кофейной гущи. За прилавком на высоком табурете сидела первая жена, перед ней стояла бутылка с коньяком. Она смотрела в открытую дверь и что-то рассказывала, хотя рядом никого не было. Ян присел на соседний табурет.

– Дай мне тоже, – попросила женщина, когда он закурил. – Я Галя, если помнишь.

Она продолжала задумчивый монолог:

– И все то же самое. Та же водка, тот же Окуджава, те же бабы. Налей мне чуток. Ага, хватит. Мне давно-о-о хватит.

Она сделала глоток и задумчиво добавила:

– Рано я с него соскочила… рано. Пойдем к людям, – она медленно сползла с табурета, расплескивая коньяк.

Не забыть бы: Галина.

Над балконной дверью горел фонарик. Юли видно не было. Где ты, Египтянка? Больше не пели. Регина, сбросив золотую «праду», вытянула под журнальным столиком уставшие ноги. Пары с собакой больше не было. Вторая жена собирала чашки со стола. Борис, взяв бутылку виски, подсел к молчаливому парню в шортах и приветливо спросил:

– Налить?

Тот с готовностью протянул бокал. Уютно поерзав в кресле, Борис кивнул:

– Ну, давай!

– Да, – невпопад ответил тот.

– Ты мне, Борь, его не спаивай, нам еще домой ехать, – укоризненно сказала вторая жена, сметая крошки со стола.

– Мне вот интересно, – Борис азартно наклонился вперед, – ты был в отказе?

– Отказник! – парень поболтал виски, отпил.

– Расскажи про свою эмиграцию!

– Отказник, – радостно повторил парень.

– Я тоже, – посерьезнел Борис и приготовился к долгой беседе, но помешал Алекс.

– Тормозни, Боря. Джерри американец.

– American! – охотно подтвердил тот.

Максим согнулся от хохота. Смеялись все – добрым необидным смехом, как смеются над анекдотом.

– А чего он заладил: «отказник, отказник»? – растерялся Борис.

– Слово выучил, – объяснила рыженькая. – Он и другие знает, я научила.

Об американце говорили в третьем лице. Он улыбался привычно, не пытаясь проникнуть в чужое веселье. Потом отставил бокал и произнес громко и старательно:

– Perestroika – Gorbachev – otkaznik!

Отсмеялись, окружили Джерри, заговорили по-английски, недоумевая, что только сейчас узнали.

– Так он по-русски не понимает? – удивилась Женя-Маркс. Ее заверили: нет, не понимает. Женя-Маркс удивилась еще больше: – Так что ж он молчал?..

Неохотно, медленно поднимались – расходиться не хотелось.

– У кого-то был фотоаппарат, – спохватилась Регина, – давайте сфотографируемся! Чур, я с Алексом!

Женя-Маркс расшевелила дремавшего мужа, сына посадили между ними, остальные разместились вокруг. Ян сделал несколько снимков, и все с детским нетерпением всматривались в выползающие карточки.

Подошла Юля.

– Наверное, Шура тоже таким фотоаппаратом обзавелся. – И пояснила: – Мой приятель из Города, в Израиль уехал.

Яну хотелось рассказать про «Федьку», но Юля продолжала:

– Кстати, он жил в твоем районе, неподалеку от кинотеатра «Смена». Потом они переехали.

– У меня тоже друг там жил, – Ян улыбнулся. – И тоже переехал – сначала в другую квартиру, потом в другую страну. Теперь Саня фотографирует в Израиле. Давно не пишет…

Антоша неохотно натягивал курточку.

– Мам, можно я у Сережи останусь?

Юля медленно повернулась к Яну:

– Погоди: фамилия, случайно, не Гурвич?..

9

Ночная дорога была пуста, но Юля не спешила. Неужели прошло пятнадцать лет?..

И Шуркин голос со смешным перекатывающимся «р», больше похожим на «л»: «Остановка – кинотеатр «Смена», рядом дом с колоннами, квартира восемь». Пятнадцать, конечно же! Пятый курс, они с подругой Светкой шли к Шуре на день рождения.

Светка рассорилась со своим… кем? Слово «любовник» прочно забронировали Мопассан и Золя, и нужно было обладать прямотой бессмертной Маргариты, чтобы произнести его; «дружок» тащит за собой «любезного пастушка»; «друг» обозначает друга и более никого. Светка не была Маргаритой и поссорилась со своим хахалем, а Шура как раз был другом, и не поздравить его было нельзя.

– Проходите, – Шурка распахнул двери.

В прихожей было темно. В комнате переливалась нежная музыка.

– Таривердиев, – пояснил хозяин, кивнув на магнитофон.

Запомнилось – очень уж забавно Шура произнес это имя.

– Мы что, первые? – протянула Светка, оглядываясь.