Джокер в пустой колоде

– Всё, всё! – уселся за стол и стал объяснять: – Умер этот человек от быстротекущей вторичной пневмонии, возникшей на фоне хронического бронхита. Сюда же присовокупился эндокардит, а так как сердце у покойного было без патологий, то можно предположить, что воспаление внутренней сердечной оболочки могло быть вызвано инфицированием путем введения в вену лекарственных веществ. Собственно, это я понял позже, когда обнаружил у него на шее небольшую язвочку с проколом посередине. Исследовав под микроскопом гнойное содержимое этой язвы, я обнаружил там стрептококки, которые присутствовали и в ткани легкого, и эндокарда.

– И что это значит? Ты можешь выражаться яснее? – теряя терпение, опять повысил голос Сухарев.

– А куда яснее? Ему в вену ввели так называемый пневмолизин – токсин, причем в оч-чень большой дозе. Где его взяли – вопрос не ко мне. Но в аптеке его, уж точно, не найдете. Это могут сказать бактериологи. Работа для твоей «епархии», Андрей Ефимович. Но скажу, что будь на моем месте менее опытный судмедэксперт, все прошло бы гладко. Грамотно отправили покойничка на тот свет: и пневмония, и эндокардит – всё вписывается в картину осложнения запущенного бронхита.

– Молодец, Карнаухов. Все сделал быстро, оперативно. Отмечу всех вас у начальства, – пристукнул ладонями по столу Сухарев и обратился с вопросом к Дубовику:

– Выходит, что незнакомец в маске вертится рядом? Но как он смог убрать Вагнера?

– Узнаем, – сухо произнес майор.

Потом он позвонил Моршанскому на квартиру Доронина, где тот находился с утра вместе с Воронцовым: сначала пытался беседовать с Гавриловой, потом они проводили обыск. Майор попросил его задержаться, сам же вместе с Дорониным отправился туда же.

Обыск на квартире не дал практически ничего, за исключением снотворного – апробарбитала, который Моршанский обнаружил в кармане пиджака покойного. Гаврилова сказала, что тот никогда не пользовался никакими успокоительными средствами. Даже если мучился от бессонницы, то предпочитал травы, которые заваривала ему Ольга Евгеньевна.

С самой Гавриловой разговаривать было очень сложно. Женщина отказывалась поверить в то, что человек, с которым она провела вместе целых десять лет, оказался преступником. Ей было тяжело от самой его смерти, произошедшей на её глазах, а надо было ещё рассказывать о том, что предшествовало всем событиям нынешнего времени. Но Дубовик настойчиво добивался, чтобы она рассказала о своем знакомстве с покойным, так как от этого, возможно, зависела судьба других людей.

С тяжелыми вздохами, судорожными всхлипами, она, наконец, поведала о событиях сорок четвертого года.

Дело было так: они с мужем и двумя сыновьями до войны жили в селе Т***. Сам Гаврилов, будучи еще молодым, воевал в Гражданскую, был серьезно ранен, и это повлияло на его здоровье в последующей жизни. На фронт по случаю ранения его не взяли, а вот сыновья их в сорок втором году погибли один за другим с разницей в два месяца. Это окончательно подкосило мужчину. Он стал много пить, и это приводило постепенно к психическим расстройствам. А однажды, когда стало совсем плохо, Ольга Евгеньевна, будучи сама женщиной очень волевой, решила отправить мужа на лечение к психиатру, тем более, что война уже заканчивалась, и стоило начинать строить новую жизнь. Женщина даже мечтала взять на воспитание хотя бы одного ребенка – в сиротах не было недостатка.