Джозеф Антон. Мемуары

После ее дня рождения он заболел. Несколько дней пролежал с высокой температурой. Новости, личные и мировые, казались ему, горячему и дрожащему от озноба, частью его болезни. Сьюзен, помощница Эндрю, говорила с Мэриан, и та сказала, что у нее все в порядке, – так, без сомнения, оно и было, но он не мог сейчас обращать на это внимания. Полицейские сказали, что из-за “конкретной угрозы” его передвижения придется еще сильней ограничить. Его приглашали в разные телепрограммы – “Уоган”, “Время вопросов”, – но это не было ему позволено.

Его просили выступить перед группой депутатов палаты общин, но полицейские отказались везти его в Вестминстерский дворец. Несколько частных вечеров в домах друзей – вот и все, что ему могли разрешить. Он знал, что не смирится с этим, но в тот момент чувствовал себя слишком плохо, чтобы спорить. Поздно вечером, когда он лежал в лихорадке, телевидение сообщило о начале войны в Персидском заливе, о грандиозной воздушной атаке на Ирак. Ирак, в свой черед, атаковал Израиль ракетами “Скад”, которые чудесным образом никого не убили и, к счастью, не были оснащены химическими боеголовками. Дни проходили в полубреду – они состояли из сна, лихорадки и картин точечных бомбардировок. Были телефонные звонки – иногда он брал трубку, иногда нет, – было много плохих сновидений, но главное – его непрестанно мучило его заявление о том, что он “стал мусульманином”. Самин очень трудно было это переварить, и некоторые из звонков были ее. Два года он двигался к “сердцу тьмы” и теперь был именно там – в аду. Он смутил всех своих друзей и принудил себя стоять, улыбаясь, бок о бок с теми, кто обливал грязью его и угрожал другим, кто, по существу, поддержал иранскую угрозу расправы с ним, которую, к примеру, Икбал Сакрани назвал “божественным воздаянием”. “Интеллектуал” Тарик Модуд прислал ему письмо, где высказал мнение, что ему не следует больше поднимать вопрос о фетве. “Мусульмане находят это омерзительным”, – писал Модуд. Запад воспользовался фетвой, чтобы демонизировать мусульман, поэтому, мол, “омерзительно” с его стороны возражать против нее и дальше. Этот самый Модуд строил из себя умеренного, но лицемерие такого рода лишало его способности мыслить логически. И этим людям он не мог теперь бросить вызов, потому что своими руками вырвал у себя язык. Другой “умеренный”, Акбар Ахмед, позвонил сказать, что сторонники жесткой линии, возможно, будут постепенно смягчаться, но он должен быть “очень покладистым”, быть

“садха

[бесхитростным] мусульманином”. Он ответил, что не готов жрать дерьмо в неограниченных количествах.

Уважаемый Бог!