Егерь

— Самонадеянность, — спокойно ответил Герман. — Мы возгордились своим гением. Для начала мы отказались от целого пантеона богов. С развитием цивилизации и накоплением знаний мы пришли к выводу, что для спокойного существования нам достаточно будет иметь двух-трех богов. Да и те нужны были нам лишь для решения своих земных, сугубо корыстных целей. Их именем мы прикрывали свое невежество. Во имя оставшихся богов мы развязывали войны и творили такие зверства, какие вам и не снились. Религия как таковая нужна была нам лишь как средство влияния на людские массы. Религией мы затыкали те дыры в познании мира, которые не могла объяснить наука. Для слабых она была спасением от сумасшествия, средством от одиночества во вселенной, единственным стоящим смыслом жизни. А для власть имущих религия стала рычагом управления. И в самом последнем цикле нашего развития мы вышли на беспрецедентный уровень богохульства. Мы доказали бога как физическое явление, но так и не смогли до него дотянуться. И тогда мы отказались от бога как творца всего сущего. Нашим богом стала наука, давшая нам мир и процветание. Но, лишившись духовности, мы лишились и самого главного — человечности.

Я взглянул на Оана. Тот сидел смирно и смотрел в одну точку, слабо кивая головой. Судя по всему, Герман сейчас рассказывал одновременно о двух ветвях человечества, совершивших одну и ту же ошибку, и Оан с такой позицией егеря был полностью согласен. Между тем Герман продолжал:

— В моем древнем мире говорили: «Свято место пусто не бывает». Когда общество отказалось от самой идеи бога как единственного мерила справедливости во вселенной, появились те, кто захотел занять пустующий пьедестал. Ты хотел узнать, кто против тебя выступил? Так я тебе отвечу. Против тебя восстал один из таких самопровозглашенных богов. Во всяком случае, он сам себя так называет.

— Что ты несешь, сумасброд? — рассмеялся кнес, ему в унисон расхохотались и все присутствующие. — Мы видели тех, кто пришел к нам. Они такие же боги, как я — заяц. Они смертны, мы это проверили. Но они вооружены, организованы и опасны. И самое страшное, что они выглядят, как вы, говорят, как вы, и действуют, как вы. Случайно ли такое совпадение, Герман?

— Отнюдь нет, — повысил голос Герман, перекрикивая смеющуюся толпу.

Шум в тронном зале постепенно смолк. Всем было интересно, что скажет егерь.

— Ты не зря являешься правителем, Владеймир. Твоему уму и прозорливости можно позавидовать, — в очередной раз польстил кнесу Герман. — Но ты так и не понял, кто именно к тебе пожаловал два месяца назад.

— Так просвети нас!

— Это те, кого вы называете кореллами, — сказал Герман, воспользовавшись тишиной.

И после этих его слов тишина вдруг превратилась в гробовую. Все вокруг ожидали очередной вспышки кнесова гнева, но тот лишь скрипнул зубами. Было видно, как тяжело ему дается внешнее спокойствие. Наконец кнес произнес:

— Докажи.

Герман встал и медленно прошелся вдоль столов, расставленных в тронном зале квадратом.

— Вы торгуете кореллами больше сотни лет, отлавливая их в Пустоши. Совершенно не задумываясь, откуда они там появляются.

Герман взял небольшую паузу и в повисшей тишине раскрыл интригу:

— Мы нашли колыбель зарождения кореллов. Их там сотни тысяч. Раньше это место было заброшено, но теперь один из тех, кто называет себя богом, встал во главе этой армады. У них есть знание. У них есть оружие. И теперь у них есть предводитель. Опасный, коварный и умный предводитель, способный их обучить и смести с их помощью все на своем пути.

— Ты утверждаешь, что к нам приходили кореллы. Но ведь всем известно, что кореллы дики и глупы. А те, кто приходил к нам, были сотрапезники, или, как вы любите нас называть, — люди. Они говорили на нашем языке. Они умели обращаться с оружием. Они смогли пробудить нашу пушку ото сна. Ты, Герман, не говоришь всей правды и можешь горько поплатиться за это. То не могли быть кореллы.

— Позволь, кнес, спросить тебя кое о чем? — легко перевел разговор в иное русло Герман. Кнес махнул рукой, удовлетворяя его просьбу.

— Как ты понял, что мой юный спутник — корелл?

Кнес рассмеялся:

— Как раз это не составило для меня большого труда. Любого корелла отличает от сотрапезника его покорность. Раболепство, пресмыкание низшего существа перед высшим. Как бы ты ни учил своего ручного волчонка, как бы ни наряжал, ни отмывал — его суть от того не поменяется. Это корелл — глупый, необучаемый, покорно гнущий свою спину перед нами, сотрапезниками.

— То есть ты признаешь, что этот несмышленый последыш — глупый и необучаемый корелл?

— Признаю.

— И ты утверждаешь, что их невозможно обучить.

— Ну да, да! — начал терять терпение кнес.

Герман ухмыльнулся и повернулся ко мне. Я остолбенел.

— Встань, — сказал мне егерь.

Я огляделся и, не веря своим ушам и глазам, с ужасом осознал, что егерь обращается именно ко мне. Медленно, почти не чувствуя от страха своих ног, я поднялся из-за стола.

— А теперь скажи, как твое имя?

Голос мгновенно пропал. Встал комком поперек горла и никак не хотел выходить из меня.