Египетское метро

– Вот, допустим, встречаются случайно два приятеля. Молодые люди, – начал он, кинув в ведро очищенную картофелину, и почесал ручкой ножа голову. – До 30-ти. Один священник, другой предприниматель. Когда-то оба учились в семинарии, и один, как видим, закончил, а другой недолго походил и бросил. Встретились, сели на скамеечку возле газетного киоска и разговаривают. У предпринимателя с собой фляжечка, так что еще и выпивают. Больше говорит предприниматель. Он вообще такой болтун, язык без костей. Рассказывает о том, о сем, а потом переходит к вопросам веры и говорит, что всегда ему тут мешал его какой-то детский максимализм. И то ли он действительно так думает, то ли просто батюшку решил поддеть (знаешь, есть такие любители), не поймешь. Короче. Заводит он такую речь. Вот, мол, написано: имейте веру с горчичное зерно и скажите горе, и так далее. Я, говорит предприниматель, всегда прямо так буквально и верил – и в горчичное зерно, и в гору. И мне не понятно, почему никто никогда просто так, ни для чего, не переставил ни одну гору с места на место? Хотя бы в подтверждение. Или для укрепления сомневающихся. Не было такого. А почему? Чудес-то за две тысячи лет совершено не счесть, но вот как раз о горе, для которой нужно всего лишь горчичное зерно, никто ничего не слышал. А ведь такой-то крупицей наверное много кто обладал. Ладно, оставим это. Я, собственно, о чудесах. Получается, одной веры для них недостаточно. Нам ведь чудеса какие известны? Победы, исцеления, спасения и проч. То есть чудо должно быть правильным. По-своему рациональным. И никакой отсебятины там, наверху не допустят. И если бы мне захотелось чего-нибудь эдакого, экстравагантного, и имей я при этом веру хоть с кокосовый орех – я всё равно этого не получу. А жаль. Как бы весело было. Мне это кажется нечестным. Это всё предприниматель говорит. Ну и я присоединюсь к его мнению. И он там много чего еще говорит, но в общем смысл тот же: есть правильные чудеса и есть неправильные, и вот их шиш получишь, как бы ты там не веровал. И кто бы, говорит предприниматель, как бы горячо не молился, но мне, например, никогда не стать нобелевским лауреатом по химии, тебе лучшим футболистом мира, а этому бомжу возлюбленным вот этой роскошной девицы. И стучит пальцем по стеклу киоска, за которым висит журнал с портретом голливудской звезды. Искавший в кустах пустые бутылки бомж, как бы почувствовав, что говорят о нем, оборачивается, предприниматель его подзывает, спрашивает, как зовут и даёт десятку. «На, говорит, Петя, выпей за наше здоровье». Тот благодарит и возвращается к своему занятию. Ну и, по законам жанра, всё дальше складывается так, что бомж, конечно же, становится – в том числе – и любовником девицы с обложки. Это понятно. Тут только интересно, каким извилистым путем он до этого дойдет. Поэтому перехожу сразу к финалу. Проходят годы. Много-много лет… – Тверязов усмехнулся и опять почесал рукояткой затылок. – То есть они, эти много-много лет, и сейчас-то еще не прошли… В общем, будем считать – когда-то в будущем. Итак, проходят десятки лет, за которые бывший бомж стал одним из богатейших людей России, а то и мира. А наш молодой батюшка, естественно, совсем состарился, и на склоне лет принял постриг в одном из далеких монастырей. А там уже стал старцем и приобрел известность. Каждый день перед ним проходят толпы людей. И, конечно, ни о каком бомже он уже не помнил, слишком долгой оказалась жизнь, хотя имя Петр, именно то имя, того бомжа, которое он записал себе тогда же, вернувшись после разговора с предпринимателем домой, это имя каким-то чудом сохранилось в его поминальных записях, и он переносил его из одного помянника в следующий, и молился о нем каждый Божий день, из года в год, совершенно забыв, кто это такой. И вот однажды приходит к нему один из богатейших людей. И рассказывает, как много-много лет назад, когда он обитал на самом дне, его подозвал на улице незнакомый человек, спросил имя и вручил десять рублей. И жизнь его с того дня начала меняться. Решил он эту десятку не пропивать сразу же, а отложить на самый-самый черный день. Сначала продержался сутки, потом вторые, протрезвел, пришел в себя, а тут еще попутно всё вокруг начало складываться каким-то чудесным образом. Один за другим стали попадаться доброжелательные, готовые помочь люди, и каждая встреча поднимала его на следующую ступеньку. Как будто кто-то взял его за руку и повёл. Пытался он потом найти того человека, давшего десятку, да как его отыщешь? Он его и не помнил толком. И так с каждым годом взбирался он всё выше и выше и достиг всего. А теперь вот, когда уже и конец недалек, им овладело беспокойство. Стал он задумываться: за что ему всё это – вдруг, ни с того ни с сего? И появились у него нехорошие, тревожные мысли. А не продал ли он как-то нечаянно свою душу за эту десятку? Вернее, не купили ли её как-то обманом, без его ведома? Скоро помирать, и вот как-то боязно. Старец взял десятку, повертел, посмотрел, да и вернул. Сказал, что так, без ведома, не бывает. А богатство… ну что ж, значит заслужил. Так и разошлись. И друг дружку так и не узнали. Конец. В общем, мораль сей басни такова, – подытожил Тверязов. – Никто ничего не помнит. Все всё забыли. А значит, ничего и не было. Точка.