Египетское метро

Из спальни донёсся умоляющий крик:

– Михаил, это я, не беспокойтесь! Я сейчас всё объясню!

Тягин прошёл на кухню. Прибежавший через минуту Филипп остановился в дверях.

– Я вас прошу, извините, это совсем не входило в мои планы, – начал оправдываться он торопливым шёпотом, не решаясь переступить порог и зорко следя за каждым движением хозяина. – Так получилось, спонтанно. Как-то раз-раз, и само собой вышло – ну, вы знаете, как это бывает. Извините. Я там сейчас все приберу и мы уйдем. Потом созвонимся, да?.. А квартира ей, кажется, понравилась. Будем работать.

Ночью его разбудил телефонный звонок. С минуту он не мог понять, где находится. Звонил пьяный Тверязов с вопросом: «Тягин, ты где?». Пришлось как-то объяснять. «Вовремя ты, хе-хе», – еле ворочая языком, загадочно произнес Тверязов и дал отбой, а Тягин лишний раз порадовался, что уехал. Когда он отложил телефон, над городом прогремел взрыв. Сон после разговора с Тверязовым пропал. Тягин включил свет и пошел на кухню пить чай. Когда же я от тебя здыхаюсь, подумал он, имея в виду квартиру. Ожидая, пока закипит чайник, встал на стул и достал с антресоли большой фанерный, обитый рейками ящик из-под посылки; поставил на стол, снял тряпкой пыль и открыл. Там, как и следовало ожидать, все было на своих местах. Парабеллум-люгер, с которым он не знал, что делать, патроны к нему, коробка с двумя десятками ампул, из которых несколько морфия, две стопки писем, сгоревшие сберегательные книжки, документы и вырезанные из газет статьи Михаила Тягина разных лет. Обнаружив эти вырезки три года назад, он сразу же испуганно принялся искать среди них одну. Когда не нашел, обрадовался. Но с тех пор вопрос: прочитал ли ту гнусность отец? – не давал ему покоя. Она была ловко вплетена в один из тех самых, публиковавшихся в городской газете путевых очерков. О надсмотрщике при зверушке, которую надо мучить, чтобы… – ну вот, он и сейчас неуклюже хитрил, делая вид, что уже плохо помнит. Да нет, он до сих пор знал наизусть свое коротенькое сочинение об отце, тихом застенчивом человеке, пережившим к тому времени столько несчастий вот здесь, на этих проклятых квадратных метрах. Оно было еще и написано в прошедшем времени, как об умершем.

«Теперь, оглядываясь, вижу: он был из разряда неутомимых блюстителей порядка. Всех уровней – от мирового до порядка на полочке в ванной комнате. Выдающийся, конечно, человек. Личность. О, сам бы он и пальцем никогда никого не тронул! Но вот если бы существовала такая работа, которая заключалась бы в неукоснительном надзоре за тем, насколько добросовестно, не отклоняясь от графика, мучают какое-нибудь маленькое беспомощное животное (поскольку несчастная зверушка во время своих страданий выделяет некий секрет, который, допустим, придает крему для обуви особый устойчивый блеск), то лучшего кандидата на эту должность, чем человек, чье имя я ношу в своем отчестве, трудно было бы и представить. Уж можете мне поверить».

Это был оно самое: чистейшее, просто-таки образцовое «красное словцо». Злое, глупое, напыщенное и лживое от первой буквы до последней. И ведь лет-то ему было уже не четырнадцать, не шестнадцать. Зачем он это сделал? Если отец следил за всеми его публикациями, то, может быть, прочел и эту, и вспоминал, умирая. В последнюю встречу с фельдшером Тягин опять хотел как-то так повернуть разговор, чтобы выяснить это наверняка, но так и не повернул, а напрямую спросить не решился. Да если б даже отец прочитал и поделился с фельдшером, разве бы тот признался? Затея сама по себе была абсурдной. Поскольку успокоить Тягина могли бы только слова: «Помнишь, Миша, ту гадость, что ты написал об отце? Так вот, он ее не читал».

Утром он отправился во двор к Георгию.

Привратник Лёшка сказал, что Георгий вернулся домой под утро и теперь спит.

– Разбудить?

Тягин растерянно пожал плечами и спросил:

– А человек-свинья? Васька?

– Ваську в карантин забрали.

– В какой карантин?

– Не знаю. Какие-то ветеринары приезжали, сказали африканская чума идёт, свиней косит только так, надо немедленно изолировать. Да черт его знает, где он! Депутатствует где-то…

Тягин вспомнил, что у него есть телефон человека-свиньи, полученный неделю назад от того же привратника, и прямо оттуда, из-под ворот позвонил.

– Я еду в Усатово, – сказал человек-свинья. – В данный момент иду на автовокзал возле Привоза.

– Хорошо, я туда сейчас подъеду.

На вокзале в залитом солнцем зале ожидания ему тут же попалось на глаза знакомое лицо. Какой-то знакомый третьего или даже четвертого плана. В прошлый тягинский приезд они точно так же где-то походя встретились и кивнули друг другу. Тягин не помнил его имени, да, может быть, и не знал никогда. Тот, как и в прошлый раз, был небрит, с тем же мутным взглядом и с теми же волосами по плечи. Собственно, по этим вечно распущенным, теперь седым волосам Тягин его и узнавал.

– Привет. Давно приехал?

– Около месяца, – ответил Тягин и присел рядом.

Знакомый пошлепал ладонью по рюкзаку на коленях:

– Спирт?..

– Нет, спасибо. А ты? Куда-то уезжаешь?