Его величество

В Россию государь возвращались опять с Бенкендорфом. Николай Павлович часто вспоминал загадочное появление княгини Чарторыжской, ее проклятие. Александр Христофорович всячески успокаивал впечатлительного государя, рассказывая ему забавные истории из жизни петербургского света.

Как бы ни старался граф повлиять на настроение своего спутника, император продолжал выражать недовольство поездкой в Польшу. Он сердился на себя, а более всего — на старшего брата Константина. Чувствовал неловкость русского монарха в королевстве, зло либеральной и преждевременной организации этого края, которую присягнул охранять. Понимая тяжелый характер цесаревича, зная о недовольстве им среди большинства поляков, Николай Павлович считал, что присутствие его в Польше необходимо, хотя бы для перевеса притязаний польской аристократии.

На пути в Петербург 23 июня Николай Павлович впервые как император посетил Киев, в котором не был с 1816 года. Прибыв вечером, он проехал к Лавре, где государя ожидал митрополит Евгений с братией.

Побывав на литургии в Софийском соборе, Николай Павлович помолился за успех дела в русско-турецкой войне. Он знал по сообщениям из театра военных действий, что армия понесла большие потери, солдаты и офицеры устали, но в письмах своих к Дибичу уверял держаться, зная, что дипломаты Англии, Франции и Австрии обсуждают условия переговоров по прекращению войны между Россией и Турцией.

Армия Дибича 5 июля 1829 года перешла через Балканы. Турецкие города сдавались без сопротивления. 4 августа после получения очередной вести о победе русских войск, Николай I писал Дибичу: «Любезный друг, с какою радостью я могу сказать вам: спасибо, Забалканский, — название это принадлежит вам по праву, и я даровал его вам от всего сердца. Но прежде всего, да будет тысячекрат благословен Господь за Его столь явное вам содействие, признаем Его покровительство во всем, что случается для нас счастливого…»

Вести о победах русского оружия поступали и из Азии. Граф Паскевич взял Эрзерум. Государь писал своему бывшему наставнику: «Трудно мне выразить, любезный мой Иван Федорович, с каким душевным удовольствием получил я известия, привезенные Дадиановым и Фелькерзамом. Вы все сделали, что можно только ждать после продолжительной и трудной кампании и все сделали в 14 дней; вы вновь прославили имя русское, храброе наше войско и сами приобрели новую, неувядаемую славу; да будет награда вам — первая степень Георгия — памятником для вас и для войск, вами предводительствуемых, славных ваших подвигов и того уважения, которое с искренней дружбой и благодарностью моей навеки вам. Изъявите всем мое совершенное удовольствие и признательность; поведение войск после победы мне столь же приятно, сколь славнейшие подвиги военные; оно стоит побед влиянием в пользу нашу… Сего вечера получил я рапорт Ивана Ивановича из Айдоса… Вопрос, чего хочет султан? Казалось бы, правда, и этого довольно, но товарищ Махмуд упрям; зато мои Иван Федорович и Иван Иванович его прошколят досыта».

Поэт Александр Сергеевич Пушкин посетил кавказскую армию графа Паскевича. Он писал оттуда: «Полки наши пошли в Арзрум, и 27 июня, в годовщину Полтавского сражения, русское знамя развилось над арзрумской цитаделью».78

Был взят Бургас. 8 августа без единого выстрела занят Адрианополь. Черноморский флот покорил Иниаду. Добровольно сдалась Демотика. 26 августа был занят город Энос. Победы Паскевича в Азиатской Турции, стремительное движение армии Дибича в направлении Константинополя, блокада русской эскадрой Дарданелл и угроза его Босфору привели в ужас турецкое правительство. В Порте царствовало смятение, волновались янычары. Главнокомандующий балканской армией Дибич готовился к походу на Константинополь.

Все предсказывало распадение Оттоманской империи, когда в штабе Дибича появился курьер прусского посланника Рейера с письмами к главнокомандующему от французского посла графа Гильемино и английского Роберта Гордона. Они уверяли, что в случае движения русских войск, Порта перестанет существовать и поэтому турки просят пощады.

Просьба начать мирные переговоры была как раз кстати. К этому дню Дибич имел только 12200 человек пехоты, 4500 кавалерии и 100 орудий. Болезни косили солдат и офицеров, нанося большой урон армии, которая уже не могла наступать.

На просьбу дипломатов, остановить продвижение армии, Дибич ответил уклончиво. Командующий армией заявил, что сам не вправе принимать посредничество какой-либо чужестранной державы, но потому, как все желания монарха клонятся к прекращению войны и к сохранению самобытности Оттоманской империи, он останавливает дальнейшее движение войск.