Его величество

По прибытии в Петербург из Варшавы 24 июня 1830 года императора настигла неприятная весть — в южных губерниях империи началась холера.

Страшная болезнь, известная только по названию и по описаниям производимых ею опустошений, наводила ужас на население России. Никто не знал и не мог указать против нее ни медицинских средств, ни санитарных и полицейских мер. Бытовало мнение, что с холерой надо бороться, как с чумой, карантинами и оцеплениями.

Следом за вестями о холере, стали поступать тревожные новости из Парижа. Николай Павлович еще с весны молил Бога, чтобы он отвратил Францию от новых несчастий.

Ближе к лету новости о волнениях в Париже поступали уже каждый день. Опасения Николая I подтверждались — Карл Х с трудом удерживался на троне. Он умышленно нарушил хартию и данную им клятву, тем самым спровоцировав переворот, чтобы укрепить власть. Король не рассчитал своих возможностей и вынужден был отречься от престола в пользу своего внука.

Николай Павлович не стал отменять поездку в Финляндию, намеченную им ранее. Как и было задумано, государь, вместе с сопровождавшим его генерал-адъютантом Бенкендорфом, в простой крестьянской тележке прибыл в Пютерлакс, где находилась каменоломня артели Суханова.

Бородатый мужик высокого роста, представившийся Самсоном, водил гостей мимо огромных кусков гранита, рассказывая о секретах ломки камня. Он показывал пустоты, откуда были вынуты заготовки колонн для Исаакиевского собора, рассказывал, как делал базы для колонн подкупольного барабана.

— Вот и пьедестал под памятник императору Александру, — уважительно сказал он, когда они подошли к гранитной заготовке в человеческий рост.

Николай Павлович и Бенкендорф переглянулись.

— Ваше величество, вы того, не смотрите, что он не баской. После отделки, особенно после шлифовки, глянете — заиграет, — тоном знающего себе цену человека поведал Суханов.

— Я и не сомневаюсь, — качнул головой император. — Хотел только Александру Христофоровичу сказать, мол, вот тебе обычный кусок камня, а поработают с ним мужики — будет постамент. Опередил ты меня, Самсон.

— Прошу простить, ваше величество, поторопился, язык больно чесался похвастать, — широко и добродушно улыбнулся Суханов.

— Видел я твои работы и на Казанском соборе и на Исаакиевском, любовался Стрелкой Васильевского острова, а про ванну в Царском Селе и вовсе молчу — чудо, а не ванна, — сказал государь, любовно посматривая на мужественное лицо Самсона, напоминающего ему древнего воина.

— Чем еще занимаешься, кроме постамента под памятник императору? — спросил Бенкендорф, подходя ближе к камню, трогая его.

— Мечтаю выиграть конкурс на изготовление постамента под памятник Минину и Пожарскому в Москве, — сказал Суханов, стрельнув глазами на императора.

— Дело серьезное, — покачал головой Бенкендорф.

— Ну и хитрец ты, Самсон, ну и хитрец, — император погрозил пальцев. — Эвон, как с боку зашел ко мне, вроде за просто так!

— Потратился я здорово на соборе, работая с Монферраном. Сколько камня утопил. Надо бы чуток восполнить потери, — хитро улыбаясь, сказал он.

— Ладно, Господь с тобой, помогу, — государь протянул руку. — Но прежде, чтобы этот постамент у меня, как ты сам говорил, — заиграл.

Поздно вечером, располагаясь на ночлег, Николай Павлович, после разговора с Бенкендорфом о положении дел в Европе, снова вернувшись к встрече с Сухановым, сказал:

— У европейцев каждое малое изобретение превозносится, будто они забрались на самую вершину совершенства. Наши русские люди творят чудеса и считают это делом обыденным. Ну, скажи, где ты еще видел, чтобы человек, без каких-то особых приспособлений, ломал такой мощный камень, как гранит, и создавал из него творения искусства. Я помогу ему получить право на изготовление постамента под памятник Минину и Пожарскому. Он уже стар. И может быть, это станет для него последним сильным творением.

* * *

На следующий день, 5 декабря, возвратившись в Петербург, император остановился во дворце на Елагином острове. Здесь его застала весть — отречение Карла Х в пользу внука герцога Бордоского не доставило наследнику престола, королем французов стал герцог Орлеанский Людовик-Филипп. Людовик-Филипп обманул депутатов. Он огласил только первую часть письма о передаче престола, скрыв, что Карл Х предлагал ему быть регентом у внука.

Высочайшее повеление российского императора последовало сразу после получения известия из Парижа — ни под каким видом не допускать кораблям французским, плавающим под флагом трехцветным, а не белым, вход в Кронштадтский порт. Однако, несмотря на грозное заявление, государь на разрыв с Францией не пошел. У него родилась иная мысль — стать во главе крестового похода против Франции.

Узнав о намерениях державного брата, забеспокоился цесаревич Константин Павлович. Он присылает в Петербург письма, в которых красноречиво просит брата отказаться от намерений вернуть во Францию законного наследника.