Его величество

Подробности этих событий император Николай I узнает позднее. Первое известие из Польши он получит 25 ноября, когда прибудет на развод 3-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка. В извещении из Польши описывалось, как несколько подпрапорщиков ворвались в Бельведерский дворец, изранили президента полиции Любовицкого и убили генерала Жандра, прискакавшего предварить цесаревича о грозящей ему опасности. Положение спасла русская гвардейская кавалерия, поспешившая на помощь Константину Павловичу.

Государь послал за генерал-адъютантом Бенкендорфом.

— Читай рапорт цесаревича, — сказал он голосом, полным тревоги.

Пока граф знакомился с посланием великого князя Константина, император отдавал приказания: направить 1-й корпус под командой Петра Петровича Палена к границам Царства Польского, барону Григорию Владимировичу Розену, начальнику Литовского корпуса, ждать указаний цесаревича.

— Генерал, ты почему молчишь? — окрикнул он Бенкендорфа, после того как отпустил фельдъегеря с поручением в главный штаб.

— Сведения не совсем полные. Сегодня уже 25 ноября. Восемь дней прошло. Надо бы дождаться свежих вестей.

— Ты мне скажи, нападение на дворец, разгул враждебных элементов в Варшаве похоже на неожиданный взрыв или это заранее подготовленное восстание?

— Я вам, ваше величество, докладывал еще после церемонии в Варшаве о недовольстве поляков. Тут еще подстатились революции во Франции и Бельгии. Что гадать? Сегодня узнаем подробности.

Между тем развод гвардии на манеже Михайловского замка закончился. Николай Павлович, оставив находившихся подле него дипломатов, двинулся на середину экзерциргауза. Генералы и офицеры поспешили за ним.

До Александра Христофоровича доносились слова государя:

— В случае нужды, вы, моя гвардия, пойдете наказать изменников и восстанавливать порядок и оскорбленную честь России. Знаю, что я во всех обстоятельствах могу полагаться на вас!

Ему отвечали:

— Ура! Веди нас, государь!

Такое бледное лицо императора Бенкендорф видел в самые страшные минуты 14 декабря 1825 года. Николай Павлович говорил громко, отрывисто. В голосе чувствовалось волнение, но волнение это вовсе не выдавало его слабости, испуганности, голос императора кричал о боли, переживаниях и призывал к отмщению.

Бенкендорф, заметив появившегося на поле фельдъегеря, смахнув набежавшую слезинку, приблизился к государю.

— В Варшаве учреждено временное правительство, — отрываясь от листка бумаги, сказал император. — И ты знаешь, кто туда вошел? — он посмотрел на графа с усмешкой. — Князь Чарторыжский, который во время коронации так истово клялся мне в верности. Второй — это профессор Виленского университета Лелевель. Диктатором назначен генерал Хлопицкий.

— У нас же там, в Варшаве, артиллерийские парки переполнены запасами. Полки имели двойной комплект обмундирования и вооружения. Крепость Замост, как я помню, богато снабжена орудиями. Да и денег в польском банке хранилось достаточно, — сказал Бенкендорф, глядя настороженно на государя.

— Нет там ничего у нас, — резко оборвал его Николай Павлович. — Цесаревич разрешил всем частям польской армии, остававшимся при нем, возвратиться в Варшаву.

— Надо срочно, пока они еще не организовались окончательно, направить туда армию, — осторожно предложил Бенкендорф.

— Придется подождать, — поднял руку император. — У власти сейчас собрались благоразумные люди. Они понимают, что противостоять русской армии Польша не может. Со дня на день прибудут к нам с депутацией. Там и посмотрим.

* * *

Пришло письмо от цесаревича Константина. Надеясь прочитать в нем подробное изложение всех обстоятельств, которые предшествовали восстанию в Варшаве и предложения брата по мирному выходу из создавшегося положения, Николай Павлович внимательно вчитывался в изложение. Дойдя до конца письма, он вернулся к началу и принялся читать вновь, все еще веря, что где-то между строк найдет полезные для ума мысли человека, которого он продолжал уважать и любить:

«…И вот творение шестнадцати лет совершенно разрушено подпрапорщиками, молодыми офицерами и студентами с компаниею. Я не распространяюсь об этом более, но долг повелевает мне засвидетельствовать перед вами, что собственники, сельское население и все, кто только владеет хоть каким-нибудь имуществом, в отчаянии от этого. Офицеры, генералы, равно, как и солдаты, не могли удержаться, чтобы не последовать за общим движением, будучи увлечены молодежью и подпрапорщиками, которые всех сбили с толку. Одним словом, положение дел самое скверное, и я не знаю, что из этого, по благости Божией, выйдет? Все мои средства надзора ни к чему не привели, несмотря на то, что все начиналось раскрываться… Вот мы, русские, у границы, но, великий Боже, в каком положении, почти босиком; все вышли как бы на тревогу, в надежде вернуться в казармы, а вместо сего совершили ужасные переходы. Офицеры всего лишились и имеют лишь то, что на них одето…. Я сокрушен сердцем; на 51,5 году жизни и после 35,5 лет службы я не думал, что кончу свою карьеру столь плачевным образом».84

— Да-а, — потянул государь, — братец совсем сдал…