Его величество

— Если это толпа безумцев, тогда где же были разумные головы? Они сейчас сидят в правительстве и ничего не делают, чтобы вернуть ситуацию, — сказал император, внимательно следя за выражением лица Любецкого.

Князь и на самом деле чувствовал себя неудобно под прицелом стольких глаз, сидящих напротив него соратников государя. Он тщательно подбирал слова, совершенно забыв заранее приготовленную речь, путался:

— Я проснулся 18-го ноября в изумлении… Когда мы собрались, стали успокаивать, нас обвинили в предательстве… Какой я предатель, если хочу мира стране? Вы же мне верите? Они — не верят. Благоразумных людей много. Их надо сплотить вокруг себя. Здраво ведет себя диктатор Хлопицкий. Он настаивает на сохранении констуционной монархии. Будьте так великодушны, ваше величество, простите народ польский за безумие черни!

— Я прощу, дам возможность очиститься, но прежде вы должны обратиться ко мне с покаянием, — произнес Николай Павлович, отчетливо выделяя каждое слово.

— Поверьте, ваше величество, — голос князя дрогнул.

— Верю! — сказал государь громко и, подняв вверх указательный палец, продолжил торжественным тоном: — Я знаю, не вся польская нация виновата в содеянном преступлении, наказания требуют главные виновники восстания, убийцы своих генералов и офицеров. Я имею право миловать и помилую, но прежде всего поляки должны загладить преступление немногих заблудших людей немедленным и безусловным восстановлением законного порядка. — Он прервался, затем с силой, надавливая на каждое слово, заключил: — Передай, князь, там, в Варшаве, если же поляки дерзнут поднять оружие против России и своего государя законного, в таком случае сами они и их пушечные выстрелы ниспровергнут Польшу.

Следующим к императору вошел граф Езерский. Ступив несколько шагов по красной дорожке, он пал на колени, зарыдал.

— Перестань, граф! — крикнул ему Николай Павлович. — Я найду средство не только простить, но и дать войскам случай очистить себя в своих собственных глазах.

— Но как? Такое горе! — всхлипывая и поднимаясь с колен, вопрошал Езерский.

— Как? — улыбнулся император. — У меня сегодня в карауле стоит Гвардейский экипаж, тот самый, который 14 декабря 1825 года восстал против меня, был в числе самых отъявленных мятежников. Все они, за исключением нескольких бунтовщиков, прощены.

— Тогда вы, ваше величество, посоветуйте, как нам быть? — поникшим голосом спросил Езерский.

— Вернувшись в Варшаву, вы нунций, устройте же таким образом, чтобы окончательно утвердили диктатора. Сделайте более, если вы уверены в большинстве своих сотоварищей, предложите и даже потребуйте от диктатора, чтобы он покарал виновных, то есть тех, которые убили своих начальников и нарушили все требования дисциплины. Поверь, граф, вы мне окажете величайшую, какую только можно, услугу, потому что, повторяю вам, роль палача отталкивает меня, и я хочу пользоваться лишь правом миловать.

— Я хочу смыть пятно позора с Польши, — переполненный чувствами воскликнул граф.

— Если вы дорожите тем, чтобы смыть с себя пятно, марающее вашу армию, ваш народ, то вы очистите себя в глазах вашего государя, вашего Отечества и всей Европы! — на одном дыхании сказал император.

— Ну, так я сделаю это, — сказал граф с жаром.

— И вас повесят, — с сочувствием заметил Николай Павлович.

— Все равно я это сделаю, — торжественно ответил Езерский.

* * *

Усилия Езерского были напрасны. Его выступление в сейме о безумстве сопротивляться могуществу России были встречены недовольным гулом. Езерского не повесили, как предсказывал Николай Павлович, но и он ничего не сделал, чтобы предотвратить войну.

Диктатор Хлопицкий, потеряв всякую надежду образумить соотечественников, сложил свои полномочия. На его место был избран князь Радзивилл. 13 января 1831 года сейм объявил династию Романовых лишенною польского престола. Император Николай I ответил на вызов манифестом.

Высочайшій Манифестъ о вступленіи Дѣйствующей Арміи въ предѣлы Царства Польскаго, для усмиренія мятежниковъ (1831 г., Января 25).

БОЖІЕЮ МИЛОСТІЮ

МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ,

ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОССІЙСКІЙ,

и прочая, и прочая, и прочая