Его величество

— На колени! — протянув к толпе руку, крикнул император, и громовой голос его заставил вздрогнуть огромное тело народа, бьющегося в конвульсиях, орущего.

И тело, покрытое язвами, болячками, орущее, стонущее вдруг замерло. Застыло. Рухнуло и распласталось на земле с тихим ропотом.

— Не кланяйтесь мне! Падите на колени, поклонитесь Господу Богу, — голос государя усиливался, летел над площадью. — Просите помилования за тяжкие прегрешения, вами вчера учиненные! Вы умертвили чиновника, пользовавшего ваших собратий, нарушили тишину и порядок, осрамили меня перед светом. За вас, за вас всех обязан я, по силу моей присяги, дать ответ Царю Царей. Возможно ли мне сие исполнить после тяжкого вашего прегрешения? Не узнаю я в вас русских. Что, французы ли вы, или поляки? Сии последние уморили возлюбленного моего старшего брата, так и вы со мною хотите то же сделать! Но я уповаю на Всевышнего Творца, стою здесь безбоязненно среди вас, вот и грудь моя… — он скинул шинель и протянул к ним вторую руку.

Рядом с коляской кто-то воскликнул:

— Согрешили перед Богом, но рады умереть за Царя, за Отца нашего!

— Император наклонился, касаясь руками протянутых к нему рук, и возразил:

— Умрете тогда, когда Богу угодно то будет. Лягу и я с вами, но теперь повелеваю вам.

Он выпрямился во весь рост и снова громким голосом воззвал к народу:

— Падите ниц перед Богом и теплыми клятвами укротите праведный гнев его. Возвратитесь в домы ваши и исполняйте приказания военного генерал-губернатора как собственные мои повеления. Кто облечен мною властью, того слушайтесь! И я приказываю вам, отцы семейств, люди смирные, я вам верю и убежден, что вы прежде других уговорите людей несведущих и образумите мятежников. Нам послано великое испытание: зараза. Вредно собираться толпами. Я принял меры, дабы остановить ее распространение. Остановитесь и вы! Молитесь Богу!

Над площадью сначала робко, потом все сильнее и громче прокатилось:

— Ура-а-а!

С Сенной площади государь отправился к палаткам, куда из казарм были выведены войска. Императора видели в больницах, на улицах беседующим с народом. В тот же день он назначил в помощь военному генерал-губернатору своих генерал-адъютантов князя Трубецкого и графа Орлова, распределив между ними многолюдные районы города. Граф Бенкендорф возглавил комиссию для следствия и суда над зачинщиками народного буйства.

К вечеру Николай Павлович возвратился в Петергоф. Здесь его и сопровождающих ожидали ванны и чистые платья.

С той поры, бывая в Петербурге по два-три раза в неделю, объезжая улицы и лагеря, государь каждый раз проходил процедуру «очищения от болезни».

Холера не уменьшалась. Каждый день умирало до 600 человек. Город, как и прежде, жил в страхе. Жары стояли страшные. Везде вокруг столицы горели леса. Двор переехал из Петергофа в Царское Село. Туда же были переведены кадетские корпуса.

29 июня из Царского Села, Пушкин писал соседке по Михайловскому Прасковье Александровне Осиповой:

«…Времена чрезвычайно печальные. Эпидемия сильно опустошает Петербург. Народ возмущался несколько раз. Распространились нелепые слухи: утверждали, будто доктора отравляют жителей. Чернь в ярости умертвила двух из них. Государь явился среди бунтовщиков. Мне пишут: „Государь говорил с народом — чернь слушала на коленях — тишина — один царский голос, как звон святой, раздавался на площади“. За мужественной храбростью и уменьем говорить у него дело не станет; на этот раз мятеж был усмирен; но после того беспорядки возобновились…»96

* * *

В Царском Селе было тихо и спокойно. Каждый раз, возвращаясь с очередной поездки по городу, Николай Павлович отдыхал: то находился возле жены, которая должна была скоро родить, то гулял по парку, а то рисовал. Многие домочадцы знали, что император хорошо поет народные песни, сочиняет военные марши, но почти никому не было известно, что с детских лет любимым делом его было рисование.

В семилетнем возрасте Николай Павлович стал брать первые систематические уроки. Учителем его был известный живописец Акимов. Рисованию отводилось два часа в неделю. Вначале великий князь копировал рисунки, сделанные учителем, рисовал отдельные части зданий, человеческого тела, составлял композиции, учился составлять цветовую гамму. Постепенно они с учителем переходили к копированию с гипсов и полотен известных художников. Больше всего императору давались карикатуры. Все они исполнялись легко, динамично простым карандашом, часто в манере шаржа.

Навалившись грудью на стол, он в очередной раз со старанием выводил комический рисунок непослушного солдата. Быстро вырисовывалась голова, плечи, но как карандаш начинал скользить дальше, стараясь придать динамику телу, черты солдата застывали, будто он чего-то испугался и замирал от неожиданности.