Экономика творчества в XXI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий

Ценность в искусстве – рыночная стоимость, воспринимаемая значимость, то, что переводится в цифры, – это во многом конъюнктурный трюк или в лучшем случае, как пишет художник Дэвид Хамфри, «согласованная фикция». Это продукт сложного взаимодействия множества факторов, каждый из которых чрезвычайно субъективен: например, дискурс художественного мира (языковое облако, которое критики, кураторы, ученые тайно создают вокруг художника или произведения), культурный капитал (школа, в которую ходил художник, дилер, который его представляет, музеи, которые выставляли работы) или преходящие прихоти коллекционеров. «Циники говорят, с некоторым обоснованием, – замечает Хамфри, – что важно не то, что ты показываешь, а то, где это делаешь». Другой художник сказал мне, что суть не в том, скольким людям нравятся ваши работы, а в том, чтобы это были правильные люди.

Но что действительно деморализует, так это то, что цены всегда и по своей сути являются относительными. Рынок искусства – закрытая система; единственное, что определяет стоимость работы, – это плата, которую берут другие. Существование картины за 20 миллионов долларов зависит от наличия множества полотен, которые продаются за 20 тысяч долларов, и даже большего их количества за 200 долларов, или таких, что не продаются вовсе. А это значит, как отметила Лиза Соскольн из группы активистов W.A.G.E., успех немногих – безумный, неприличный успех немногих – зависит от провала многих. Ты не просто беден, в то время как другие богаты, – ты нищий, чтобы они могли такими быть.

* * *

Сделать карьеру с помощью галерей хоть и маловероятно, но возможно. Одна художница в возрасте около сорока лет (я буду называть ее Фиби Уилкокс), имеющая студию в Бруклине, объяснила основные положения. У нее есть дилеры в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне. Уилкокс старается делать по выставке в год в каждой из трех галерей. Идея, объяснила она, заключается в том, чтобы твои цены росли не резко, потому что могут рухнуть, а чтобы дилеры медленно поднимали их, по мере того как работы будут попадать в экспозиции на групповых и персональных выставках и биеннале. Аукционы могут быть опасны именно по этой причине. Когда я брал у нее интервью, работы Уилкокс на бумаге (19 × 24 дюйма)[81] продавались примерно за 6000 долларов; ее самые большие картины (12 × 6 футов)

[82] – за 45 тысяч долларов. Дилеры берут пятьдесят процентов. Цены основаны на размере, а не на представлениях о качестве, чтобы не влиять на мнения покупателей. Мелкие работы дешевле, при этом стоимость каждого квадратного дюйма выше (как у недвижимости). Большие картины легче продать в Лос-Анджелесе, чем в Лондоне или Нью-Йорке, потому что там дома больше.

В мире искусства большую роль играют отношения, сказала Уилкокс, как и умение рассказывать о своих работах – эти факторы положительно влияют на образованных и социально уравновешенных людей. Когда тебя спрашивают о твоей картине, говорит она, ответ не должен звучат как «ну это типа мило» или «не знаю, просто искусство». «Посещение студии, куда приходят коллекционеры, чтобы ознакомиться с вашими работами, является важным ритуалом. Ценители искусства могут быть перенаправлены вашей галереей, или вы могли встретиться с ними на социальном мероприятии. Иногда завязывается чудесный диалог о ваших работах, сказала Уилкокс, а иногда случаются комичные ситуации в самом прямом смысле слова: «Можете сделать такую же, только голубую?» Вся эта толкотня – на открытиях, бенефисах, художественных ярмарках и т. п. – это требования этикета, плохо это и хорошо. Временами бодрит, особенно после того, как проведешь весь день в одиночестве в белом кубе[83]

. Но мир искусства, сказал Уилкокс, «очень похож на среднюю школу», а местами даже на «на противное, примитивное и стремное болото».