Экспансия

Вслед за галерами, описывая плавную дугу, к берегу стали подходить грузовые дощаники. Рулевые кораблей всем телом упирались в рукоять руля, выставляя рулевое перо под углом к речному течению. Поднявшийся ветерок стал надувать, хлопать парусами и кренить дощаники на левый борт. Опытные купеческие экипажи судов быстро спустили паруса, а гребцы стали налегать на вёсла. Один за другим дощаники стали въезжать носами в травяную кромку пологого берега.

Посошный полк сгружал с дощаников обоз, прочие припасы и обустраивал защищённый лагерь, обнося его рогатками под руководством «стройбата». Три строевых полка растекались по равнине вокруг города, окружая его по всем правилам ромейской военной науки, перегородив все дороги и тропы – соорудив на скорую руку некое подобие циркумвалационной и контрвалационной линий.

Полковники, комбаты, ротные на взмыленных лошадях скакали галопом между своими частями, направляя деятельность пехотинцев в нужное русло. А я, в компании конных дружинников, в течение всего дня напряжённо следил за городскими воротами. Все ожидали вылазки горожан, но она так и не случилась.

Дорогобуж возвышался на левом берегу Днепра, был окружён рвом и земляным валом с кольями и брусьями. Город был деревянным, за исключением главной городской церкви. Детинец князя располагался на вершине холма высотою двадцать метров, в самом центре города, и тоже был обнесён деревянной стеной. Внутри города имелись хорошо укреплённые боярские хоромы, ныне, по большей части, опустевшие.

По сообщениям перебежавших на мою сторону бояр выходило, что Ростислав Мстиславич располагал, как показалось моим воеводам, значительными для обороняющейся стороны силами: семью десятками дружинников и двумя тысячами ополченцев, собранных не только из числа горожан, а со всего удела. Меня эти цифры не очень впечатлили, но я предпочёл перестраховаться.

– Государь, надоть град сей брать облежанием, – на военном совете вещал воевода ратьеров Злыдарь. – Если верить боярам-перебежчикам, запаса еды в городе хватит не больше чем на месяц. Начнётся голод – сами нам врата отворят, никуда не денутся.

– Влюбятся и женятся, – произнёс я вслух, вдруг вспомнив слова одной песенки.

– Ась? – не понял моего юмора Злыдарь.

– Так, присказка одна, не обращай внимания, – стёр я улыбку с лица и, придав ему серьёзный вид, спросил: – Я так и не понял, зачем нам целый месяц ждать у моря погоды, почему не хочешь штурмовать?

– «Ждать у моря погоды…» – задумался о чём-то своём Злыдарь. – Хорошо сказано! Ты ведь, государь, сам слышал, если эти дорогобужские бояре не завирают, что силы у Ростислава очень большие, две тысячи ополченцев вооружил. Немногим меньше, чем у нас, но их вои будут сидеть в обороне, а наши – лезть на стены! Поэтому мой вывод таков: брать Ростислава надо токмо с облежанием, на измор. Ну а ежели они вздумают за стены выйти, так ещё лучше, твоя дружина, государь, их мигом всех раскидает! Но сам понимаешь, на конях на стену не залезешь.

– Что же получается, ты мои пешие полки ни в грош не ставишь? – с поддёвкой спросил я у воеводы.

– Почему же, – Злыдарь говорил слегка пренебрежительным тоном, – в поле они ополченцев Ростислава разгонят, особливо если с пушками будут. А вот на стену пешцы с пушкой, так же как и мы с конями, не вскарабкаются. Дорогобужцев, конечно, разобьём, но и сами кровью умоемся. Нет, государь, если ты, конечно, хочешь больше половины своей пехоты потерять, то тогда, пожалуйста, приказывай брать город на копьё. Но токмо мыслю я, лучше месяц обождать, тогда мы и город возьмём, и людишек твоих не потеряем.

Я лишь ухмылялся про себя, слушая столь наивные рассуждения воеводы. Дело в том, что некоторые наши князья и их воеводы, соответственно, были весьма поверхностно знакомы с современной осадной техникой, а уж воссоздать её в большинстве случаев и подавно не могли. Поэтому предпочитали действовать по старинке (вязанки хвороста для заваливания рва и приставные лестницы), не связываясь с малопонятными для них метательными машинами (теми же пороками). Это был как раз случай Злыдаря, на поле боя он – рубака хоть куда, а вот крепости брать, мягко говоря, не его конёк. Вслух же я спросил:

– А ты, Бронислав, что думаешь?

Полковник первого Смоленского полка ответил, даже не задумываясь, как о чем-то само собой разумеющемся:

– Государь! Зачем нам на рожон лезть? Подведём крупнокалиберные пушки, постреляем из них и вынесем ворота! Дальше боевой колонной войдём в город и из трехфунтовых единорогов, снаряжённых картечью, перестреляем там всех! Если даже дойдёт до рукопашной схватки – милости просим, наш строй, как в твоей в твоей песне, «не дрогнет в бою за Отчизну свою!».

– Больно складно ты балакаешь, полковник, – влез в разговор Злыдарь, – только одно дело – в поле по мягким людским телам стрелять, а совсем другое – по твёрдым вратам! Опять же, пока будете свои пушки к воротам подводить, твоих всех пушкарей стрелами посекут. Дружина Ростислава теперь учёная, не станет на твои железки пялиться и смеяться.