El creador en su laberinto

Через шум битвы начали прорываться обычные звуки оживлённой городской улицы. Голоса: английский язык с типичным для Нью-Йорка многообразием акцентов. В удушающую жару былой эпохи ворвался холодный воздух американской зимы, несущий неприятные портовые запахи. Поганая реальность 1824 года от Рождества Христова, который имел так мало общего с далёким славным прошлым.

Джозеф Смит-младший понял: ему всё это лишь видится. Правда, не совсем во сне.

***

Джозеф окончательно пришёл в себя. Перед глазами было уже не чистое небо у подножия древней горы, а грязный потолок квартиры. Из приоткрытого окна задувал ветер, от которого юноша успел порядком замёрзнуть. По улице цокали копыта лошадей, уличный продавец газет громко излагал последние новости:

— Переговоры по землям к северу от Малаккского пролива заходят в тупик! Будет ли новая война между Англией и Нидерландами?

Англия, Нидерланды и уж тем более — Малаккский пролив, были очень далеки отсюда. Но в этом городе так много бывших англичан и бывших голландцев…

— Мы не шлюпка в британском кильватере! Доктрина президента Монро встречает широкую общественную поддержку!

Отпустило…

Джозеф не любил Нью-Йорк: его образованная, но небогатая и невезучая семья перебралась сюда в силу нужды. Вместе с американской мечтой упустила она и Господа, хотя оставалась более-менее верующей: Смиты не посещали ни одну из многочисленных городских церквей.

По разным причинам, но у самого молодого человека на то была наиболее веская. Иисус, явившись ему однажды во время молитвы, сказал:

— Земные церкви омерзительны в глазах Моих. Они проповедуют заповеди человеческие как учения, имеющие вид Божественного, но отрицают саму силу Мою. Придёт час, и ты познаешь всю глубину Евангелия, ибо избран Мною для того. Но труден будет первый шаг, и скучен покажется первый путь.

С тех пор Джозеф искал тропу к истинному знанию, перепробовав много проводников: от виски до лауданума. Лишь теперь, похоже, он нашёл нечто настоящее. Средство, способное не просто затуманить разум, вытащив из его глубин какой-то бред, но открыть истину. Совершенно особое снадобье, ничуть не похожее на любое их тех, с помощью которых ньюйоркцы бежали от реальности.

Ещё не поднявшись с постели, Джозеф начал записывать свой сон, как поступал всегда. Страницы потёртого блокнота густо покрывались неровными буквами: после пробуждения рука неизменно дрожала.

Перенеся на бумагу всё то, что запомнил из очередного видения, Смит должен был переключиться на дела насущные (работы хватало — семья жила непростым трудом), но вместо этого мысли оказались заняты чудесным снадобьем. Оно, к сожалению, заканчивалось.

Это было что-то вроде микстуры: её пили, как и проклятый лауданум. Хорошо, ведь курение опиума у Джозефа всегда вызывало отвращение, даже когда он активно его практиковал. То ли дело этот напиток: словно принял снотворное, отвар из душистых трав.

Работало снадобье необычным образом.

Никакого опьянения и никаких неприятных последствий после того, как действие заканчивалось. Микстура мягко погружала в сон, но главное — то, что принимающий снадобье после этого видел. Те сны невозможно было сравнить с любыми другими, они не являлись простым наваждением. Такое сновидение едва ли не реальнее событий наяву.

А Джозеф Смит от чудной микстуры получал даже больше: он видел вещи, о которых говорил ему Иисус. Правдивую картину прошлого. Истинную суть Евангелия.

Только ничего этого не будет, если не принять снадобье в очередной раз. А поскольку запасы почти исчерпаны…

— Ничего не поделаешь. — с досадой сказал Джозеф сам себе. — Опять идти к Хасану.

Хасан лишь представлялся таким именем (а иногда вовсе намекал, будто является самим Старцем Горы из легенд о хашишинах Аламута). Конечно, он не был никаким арабом — это Джозеф Смит прекрасно понимал. Сильнейший ирландский акцент Хасану никогда не удавалось полностью подавить, несмотря на все старания.

Что же до его якобы восточной внешности — на деле это был обыкновенный «чёрный ирландец», каких Джозеф видел достаточно. Когда-то такие уроженцы юго-запада Зелёного острова успешно выдавали себя за испанцев. А теперь, вот — за арабских мистиков…

Хотя мистиком Хасан действительно был. Его микстура — далеко не обычный наркотик. В ней крылось нечто иное…

***

Хасан жил на Литл-Уотер, в районе Пяти Улиц. Ещё не так давно это было вполне приличное место, если судить по рассказам старожилов — но с начала 1820-х район начал стремительно портиться. Этому способствовали две неукротимые стихии: болота, на которых построили район, и ирландцы.