El creador en su laberinto

Как оказалось, всё делается просто: не слишком заковыристо бандитское ремесло. Понюхав ствол, Генри весьма охотно открыл дверь и исполнил все приказы Джозефа: от «не шуметь» до «встать вон туда».

— Послушай, Генри, ситуация нравится мне не больше твоего. Я не бандит и здесь не по своей воле. Просто скажи, где снадобье Хасана, и мы покончим с этим быстро.

Джозеф ещё не решил, станет ли он действительно убивать ирландца. Вид у Генри был весьма жалкий, и страх этому облику на пользу не шёл. Больше похож на нашкодившего мальчишку, чем на прожжённого ворюгу, каким описывал его Хасан.

— У меня его нет.

— Думаю, ты врёшь. Хасан говорит, что ты его обокрал.

— Обокрал, это правда.

Генри дрожащей рукой указал на грязное трюмо в углу комнаты.

— Вон там стоит склянка. Одна из того ящика, что я действительно упёр, сознаюсь в этом. Только в ней нет никакого снадобья.

— А что же там?

— Пёс его знает. Больше всего похоже на разбодяженное куриное дерьмо, вот. Матушка таким землю удобряла. И на вкус — точно дерьмо. А эффект от «товара» один: блевать хочется.

Чушь какая-то. Зачем Хасану вынуждать Джозефа на такое дело, если Генри украл у него куриное дерьмо? Это какая-то изощрённая психологическая игра с человеком, и без того скованным зависимостью, находящимся у мистика в кармане?

Смит осторожно приблизился к трюмо, продолжая направлять пистолет на сжавшегося в углу Генри. Только теперь он вспомнил, что курок всё-таки надо взвести — иначе никакого выстрела при случае не произойдёт.

Склянка с микстурой Хасана выглядела как обычно: в таких он своё снадобье и продавал. Стараясь одним глазом следить за вором и не сводить с него оружия, Джозеф свободной рукой откупорил небольшой сосуд. Поднёс к лицу и принюхался.

Не похоже на дерьмо. Совсем.

— Ты лжёшь, Генри. Зачем?

— А ты не чувствуешь запаха?

— Поверь, я хорошо знаком с этой штукой. В склянке именно она, а не куриный помёт с чем-то ещё. Не знаю, зачем ты пытаешь обмануть человека с пистолетом: если бы на меня такой наставили, я бы говорил правду. Генри, где остальное?

Этот ирландец явно не был самым умным вором в Нью-Йорке. Судя по тому, что не прятался, обокрав опасного человека. И по тому, как беспечно открыл дверь Джозефу. Но даже на этом фоне столь наивная попытка обмануть выглядела странно. К тому же, Генри либо оказался отличным актёром (куда лучшим, нежели преступником), либо действительно недоумевал теперь: отчего визитёру не очевидно, что из склянки мерзко воняет?

— Где оно, Генри?

Вор закатил глаза. Джозеф обратил внимание, что тот явно осмелел. Видимо, уже понял: перед ним и правда далеко не бандит. И начал сомневается, умеет ли его гость пользоваться оружием.

— Слушай, мистер как-там-тебя… ты какой-то ненормальный. Если тебе действительно нужен ящик разведённого водой куриного дерьма — то он стоит в углу. Я такое «снадобье» всё равно никому не толкну. Забирай. И будет здорово, если ты перестанешь тыкать в меня пистолетом.

Джозеф перевёл взгляд в угол — слишком тёмный, чтобы ящик в нём было легко рассмотреть. Этим моментом Генри и решил воспользоваться.

Возможно, он просто собирался бежать. А быть может — мгновение спустя отправил бы Смита на новую встречу с Господом раньше времени. Этого Джозеф так и не выяснил, потому что от испуга рефлекторно нажал на спуск. Курок сорвался, ударил на капсюлю, комнату озарила вспышка — и выстрел в этих тесных стенах вышел оглушительным, от него заложило уши.

Генри ещё сползал на стене, выпучив глаза и отчаянно хватая ртом воздух, когда Смит уже летел вниз по лестнице, прижимая к груди проклятый ящик. Он выскочил на Малберри-стрит, сбив с ног какого-то смуглого моряка и задев плечом хорошо одетого джентльмена — тот уронил трость, а его высокий цилиндр улетел в талую лужу.

Ноги сами понесли Джозефа прочь от Пяти Улиц, в противоположную от дома Хасана сторону. После он долго петлял по припорошенным мелким снегом нью-йорским переулкам и совсем не мёрз: сердце колотилось как бешеное. Немного успокоил только свежий воздух у Ист-Ривер.

— Господь милосердный, если я сегодня и убил человека, то только во исполнение воли Твоей: прости этот грех.

В конце концов, Генри сам выбрал такой образ жизни, а проходимцы с Пяти Улиц редко доживают до старости. Не так уж его и жалко.

Добравшись до своей квартиры, Джозеф первым делом опустошил одну из склянок — даже не позаботился о том, чтобы спрятать ящик или избавиться от оставшегося при нём оружия. Вкус оказался всё тем же, хорошо знакомым, вполне приятным. Ничуть не птичий помёт, насколько Джозеф мог представить его гастрономические качества.

Смит сел у окна, уставившись на слонявшихся внизу горожан. Поднялся ветер, погнавший по мостовой мелкие снежинки, заставивший прохожих торопиться, а уличных торговцев — зябко ёжиться.

Очень скоро Джозефа стало клонить в сон. Глаза слипались, а сквозь нью-йоркскую зиму всё яснее проступали картины далёкого прошлого.

***