El creador en su laberinto

Ещё поди скажи, что хуже! Да, Пять Улиц выросли на неудачно осушенной земле и неправильно сделанных насыпях, а потому к 1824 году многие дома здесь успели разрушиться, большинство прочих — покосились. Но нищие ирландские иммигранты, охотно заселявшие аварийные дома — напасть жуткая. Если ещё недавно один «кожаноголовый» (как районного стража порядка называли из-за смешного шлема) легко мог держать в узде местный криминалитет, то теперь власти практически умыли руки. Они предпочли не замечать творившееся на Пяти Улицах.

Солидные леди и джентльмены, уже считавшие себя коренными американцами, продавали дома и квартиры в этом районе. Попавшая в руки приезжих жилплощадь быстро превращалась в ночлежки, опиумные притоны, дешёвые бордели, а то и нечто похуже. Одна из таких некогда приличных квартир, брошенная испугавшимися уличных банд хозяевами, досталась Хасану.

Находилась она буквально в двух шагах от площади Парадиз, где улица Литл-Уотер пересекалась с Кросс, Энтони, Оранж и Малберри — того самого места, что дало название всему району. Второй этаж, окна прямо на сквер.

Дверь Джозефу открыл Коффи, на редкость жуткий тип. Огромный негр — это уже неприятно, но негр-альбинос — зрелище по-настоящему пугающее: африканские черты его абсолютно белого лица выглядели совершенно ненормально. Будто рукотворный монстр. Голем.

— Хасан дома?

— Хозяин ждёт.

«Коффи: как напиток, только пишется по-другому», так слуга мистика говорил о себе. Он лишь своё имя и умел написать или прочесть: не владел грамотой, но запомнил начертание символов. Альбинос проводил Джозефа вглубь грязной и полутёмной квартиры, едва не задевая головой потолок.

В квартире было холодно: ещё холоднее, чем дома у Смита. Хозяин, вероятно, этим хотел нагнать пущей таинственности — будто ему тепло вовсе не нужно. Надо признать: Коффи, хоть и должен был любить жару Африки, совсем не выглядел мерзнущим. Авось и правда какое-то колдовство?..

Хасан полулежал в кресле, по обыкновению облачённый в нелепые одежды, изображающие восточный костюм. Едва ли платье было аутентичнее самого ирландца, выдававшего себя за Старца Горы, но Джозеф плевать на это хотел. Главное-то в самом зелье.

— Пришёл за добавкой? Как вижу, ты распробовал снадобье.

— Оно указывает мне дорогу.

— Для этого оно и нужно.

Чудодейственная микстура стоила дорого. Куда дороже нескольких шариков курительного опиума или бутылки лауданума. Джозеф на неё тратил непозволительно много, а Хасан наверняка зарабатывал на таких любителях особых снов солидные деньги. Нью-Йорк 1824 года был полон наркоманов, но среди них лишь у Смита имелась особая цель.

— Я принёс деньги.

Это было важным уточнением: мистику Джозеф порядком задолжал. Но Хасан отмахнулся.

— Деньги не нужны. Оставь и долг, и плату за новую порцию себе.

— Вы больше мне не продадите?..

— Не продам. Вручу в обмен на одну услугу.

Смит оформил в голове согласие на сделку, ещё даже не услышав условий. Он слишком нуждался в том, чтобы увидеть продолжение истории Морония.

***

Ясное дело, услуга была не из законных: иначе Хасан не стал бы просить исполнить её одного из людей, попавшихся на крючок. В крайнем случае — всегда мог послать Коффи. Почему он этого не сделал? Наверное, потому что негр-альбинос был уж слишком приметным. А человек, которого предстояло навестить Джозефу — наверняка на стрёме. Кажется, именно так говорили ирландцы с Пяти Улиц: «на стрёме». Дурацкое выражение.

Того, с кем Хасан велел «поговорить», звали Генри О’Нил. Он жил на Малберри, буквально в четверти часа размеренной ходьбы от дома Хасана, также в пределах Пяти Улиц — но эту часть района держали не те банды, к которым был близок мистик.

Четверть часа тихим шагом, но каждая из этих минут вышла мучительной: капсюльный пистолет, который Хасан дал Джозефу, заметно оттягивал карман и ещё сильнее давил на совесть.

«Почему я?» — вопрошал он у араба-самозванца, узнав суть задания. «Потому что ты для этого подходишь». Почти так же говорил Иисус. В любом случае, Джозеф нуждался в снадобье и точно не смог бы получить его иным путём. А этот Генри…

«Он украл мой товар, и этот товар необходимо вернуть. Кроме того, я буду благодарен, если ты избавишь меня от дальнейших проблем с Генри. Раз и навсегда».

Хасан не сказал, что убивать вора обязательно. Но несколько раз аккуратно подчеркнул, что лучше это сделать. Джозеф никогда не убивал человека и сильно сомневался, что способен на такое. Впрочем, он ведь сомневался и в том, что сможет постичь истинную волю Господа. Сомнения — неизбежные камни под ногами на его пути.

— Кто там?

Генри О’Нил задал этот вопрос, но почему-то приоткрыл дверь сразу, не дожидаясь ответа. Смит действовал почти неосознанно: едва перед ним появилась узкая щель, в которую высунулось прыщавое лицо Генри, как в это самое лицо упёрся ствол пистолета. Джозеф, правда, забыл взвести курок — но перепуганный хозяин квартиры этого не заметил.